домиков с лавками на первом этаже и ставнями на окнах, старинных особняков с рыцарскими доспехами в нишах, кофеен, церквушек, рынков и площадей, пока булыжная мостовая под колесами не сменилась дорожками Шёнбруннского парка. Вот и Липовая аллея, потайная дверь, полутемная лестница…
Указания насчет сегодняшнего вечера, которые Мария получила утром через Дюрока, были странно кратки и неопределенны: она должна просто прибыть во дворец в назначенный час. Обычно Наполеон заранее планировал вечернюю прогулку по Шёнбруннскому парку, вылазку в простой карете без гербов на берег Дуная или в Пратер, чтобы она могла одеться по погоде; он мог и просто пожелать, чтобы она сидела рядом, пока он диктует письма секретарю или читает важные бумаги – тогда накидка была не нужна…
Мария покинула Польшу сразу, как только получила письмо императора, солгав старику Валевскому, что едет на воды в Гастуну. В первые дни после приезда она проводила с Наполеоном всего один час, после которого он становился нетерпелив, и Мария тотчас уходила, чтобы не приводить его в раздражение, но со временем она сделалась ему необходима. Если они не могли увидеться (у императора столько дел!), он писал ей нежные письма: «Тысяча поцелуев в губки моей Мари»… В такие дни они оба страдали от разлуки, хотя Мария вовсе не жила затворницей: в Вене и в особенности в Бадене оказалось много поляков – знакомых и родственников, как, например, Юзефа Витт – молодая вдова Адама Валевского, вышедшая замуж за Яна Витта, сына графини Софии Потоцкой от первого брака. (Правда, этот Витт, щеголявший богатством своей матери, – гвардейский полковник на русской службе, принявший русское подданство, и мать его тоже живет в России.) Все поляки знали о связи графини Валевской с императором и вовсе не осуждали ее, наоборот: его слова, оброненные еще два года назад в Варшаве, о том, что благодаря Марии он еще больше полюбил их нацию, наполнили всех надеждой. С красавицей-патриоткой искали дружбы; новые знакомые делали ей комплименты, а старые твердили в один голос, что она необычайно расцвела и похорошела. В этом не было ничего удивительного: женщину лучше всего красит счастье, а Мария была счастлива. Все долгие шестнадцать месяцев разлуки, пока Наполеон находился в военных походах, она жила в польской глуши лишь упованием на новую встречу, и вот ее мечты сбылись! Но русским офицерам-волонтерам, часто бывавшим у Витта и пользовавшимся его великолепной конюшней и экипажами, было невдомек, почему Мария всегда говорит об императоре с таким благоговейным восторгом. А как же иначе! Это великий человек, его имя гремит по всему миру, он мановением руки способен двинуть в поход огромные армии, уничтожить древние государства и создать новые; все помыслы, все побуждения исходят от него и возвращаются к нему! И при этом он может быть так нежен, ласков и добр…
Она в бывших покоях императрицы Марии-Терезии. Малая галерея – картины, позолота, канделябры; два китайских кабинета, овальный и круглый, – шелковые занавеси, фарфор, узорчатый паркет; спальня… «Мари!» – император берет ее за руки и целует их по очереди несколько раз. Милый… Ах,
