в жизни по-настоящему влюбилась в потрясающего мужчину по имени Мартин и родила Еву.
Карл Штольберг неожиданно погиб, мама Насти на очень длительный срок попала в тюрьму, и Настя, их маленькая дочка, осталась совершенно одна. Из всех взрослых Настя знала только Яну, которая прошла все круги ада, чтобы удочерить ее. Яну, естественно, обвиняли в корысти, в том, что она желает удочерить на просто девочку Настю, а наследницу огромного состояния, титула и всевозможных привилегий, с ним связанных. Яну как раз все это никак не интересовало. Она согласилась подписать все бумаги, по которым ни на что материальное не претендовала, а просто становилась матерью для Насти, которая во все свои права и владения вступит лишь с наступлением совершеннолетия и станет чешской принцессой, княжной, продолжательницей старинного рода Штольбергов. А ее приемная мать, то есть Яна, может пользоваться всеми этими вкусняшками, жить в замке, тратить содержание Карла Штольберга, выделенное в большом количестве на дочь и Яну. Он ведь успел и завещание составить. А вот продавать что-либо из доставшегося наследства и передавать третьим лицам она, по настоянию чешских властей, не может. Яна с радостью подписала бы что угодно, лишь бы Настя уже осталась с ней. Так и получилось. Насте семь лет. Еве годик с небольшим.
– Ты же знаешь, что Агриппина Павловна и няня вполне справятся, посидят с девочками, приглядят, – сказала Валентина Петровна.
Иногда Яна просто поражалась наивности своей матери.
– Понятно, что моя Агриппина Павловна, моя любимая и единственная домоправительница, сделает для меня все. Она помогла… Да что там! Вырастила Вову! Давай теперь навалю на нее еще и моих девочек!
– Яночка, ну, это пару недель, ну, месяц!..
– Месяц? – округлила свои большие голубые глаза Яна. – Ты серьезно? Ты со мной не сидела! Многие так делают, и родителей не винят. Они дорастают до ума и истинного материнства только на внуках и отдают тот долг, что до конца не смогли отдать на детях. А ты? Бабушка! Нет, ты не хочешь посидеть с внуками, ты у меня звезда и актриса до конца! До гробовой доски! – пафосно закончила она.
Валентина Петровна правой рукой изобразила какой-то нервный тик и молча вышла из комнаты. Яна закатила глаза, понимая, чем все это грозит.
– Мама! Ну, постой! Куда ты?
Она поволоклась за матерью в кухню, где и нашла ее, тихую, сгорбленную, маленькую, протирающую марлей, смоченной водой и, явно, своими горькими слезами, жирные колючие листья алоэ. Периодически она морщилась от уколов растения, но продолжала мучиться.
– Мама, прекрати!
– Ты не любишь меня.
– Люблю.
– Я многого тебе недодала.
– Ты дала даже больше, чем мне надо было.
– Издеваешься? – хмыкнула Валентина Петровна.
– Немного… Я понимаю, что это такое –
