только хуже. Гутесхертц-сан точно не отпустит сегодняшнюю встречу просто так. И любое моё вмешательство сделает только хуже. Сейчас я должен смириться и отступить, чтобы не натворить бОльших проблем.
Мы шли с Эрикой по улице и почти не разговаривали. Она понемногу успокоилась, видимо, готовясь к встрече с родителями. Она смотрела себе под ноги и лишь иногда мотала головой, словно отгоняя тяжёлые мысли. А я держал её за руку, пытаясь передать хоть частичку своей теплоты. Она точно понимает, что я чувствую. И она знает, как я её люблю. И никогда не оставлю.
В какой-то момент нашего пути она прижалась ко мне плечом, взяв меня под руку. «Милая, милая Эрика. Пожалуйста, только дождись меня. Я обязательно что-то придумаю, я смогу. Только не угасай. Только не отпускай меня…» Я хотел сказать ей это прямо сейчас. Хотел, чтобы она услышала голос моей души.
На улице было уже темно, вдоль дороги сияли бледные огоньки фонарей. Редкие машины проносились мимо, разрывая покой ночного города. Где-то в стороне трещали цикады. Я вспоминал события этого дня, словно это было давным-давно. Как я шёл в школу, как увидел Эрику за столом в клубе, и сердце невольно наполнилось теплом. Раньше там сидел я, а теперь она. И стихи Шиллера, напечатанные на двух языках в сборнике. И сердце кольнули воспоминания о наших общих школьных днях, которые мы проводили вместе. Наверное, даже втроём, потому что Эрнст тоже всегда был где-то рядом. Этот забавный мальчишка, чьи блюда я сегодня ел. Неужели нашлось что-то, что смогло его изменить? Кто это был? Неужели маленькая Хироши-тян? Когда-то мне казалось, что нас всегда будет трое в нашем маленьком клубе. Я с Эрикой и ворчливый, мрачный Эрнст. Но я закончил школу, в тот последний день, в кабинете, залитом закатными лучами я и Эрика. Она читала японские сказки. И казалось, что для нас всё закончилось. Но, на самом деле, в тот багровый закат всё только начиналось. Как это было у Шиллера?
« Бог лучезарный, спустись! жаждут долины
Вновь освежиться росой, люди томятся,
Медлят усталые кони,-
Спустись в золотой колеснице!
Кто, посмотри, там манит из светлого моря
Милой улыбкой тебя! узнало ли сердце?
Кони помчались быстрее:
Манит Фетида тебя.
Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,
Спрянул возничий; Эрот держит за уздцы;
Будто вкопаны, кони
Пьют прохладную влагу.
Ночь по своду небес, прохладою вея,
Легкой стопою идет с подругой-любовью.
Люди, покойтесь, любите:
Феб влюбленный почил…»
Звучит как-то уж слишком пафосно и так «по-немецки». Очень подошло бы Эрнсту. Нет, наше признание было совсем другим. Эрика дрожала, боясь посмотреть на меня, а я лишь внешне сохранял спокойствие. И я первым не сдержался. И поцеловал её. Её тихий голос до сих пор стоит у меня в памяти. «Я люблю Вас…Кизоку-сан». Наверное, это были самые тёплые и светлые слова, что я слышал в жизни…
Я шёл по вечерней улице, держа Эрику под руку, и вспоминал
