у двери я увижу стражу, то все пропало. Нет, никого. Он уже вернулся и громыхал на кухне. Вот дурень, опять подумал я, как легко его вывести на чистую воду. Да и любого изменника: когда человек начинает делать странности, значит, он тебя предал. Эту мысль я никогда не забывал, в дальнейшем она мне не раз помогала. На войне я раньше всех видел, кого из наемников недавно перекупил неприятель, и не раз поражал командиров и сослуживцев своей прозорливостью.
«Сними сапоги, бездельник!» – заорал я, и почему-то почувствовал надвигающийся восторг. Он бросился ко мне со всех ног.
Вечером я долго таскал его по городу – было бы подозрительно сразу идти на кладбище. Но и кромешная темнота меня тоже не устраивала. Одна книжная лавка, другая, затем аптекарь… Аптекарь мне был нужен. Лабиринты темных склянок убегали во все стороны, приглашая заблудиться в пряно пахнувшем подвале. Но даже там я не смог растянуть вязкое время и нашел все необходимое за несколько минут.
Ловить момент – самое тяжелое, что бывает в жизни. Ни один тяжелый труд не сравнится с ожиданием. И ни разу я не работал так, как в тот день. Через полчаса после того как начало смеркаться, я приблизился к месту моей вчерашней трапезы, а потом, как бы раздумывая, остановился на перекрестке. «Знаешь, я, кажется, проголодался. Обед-то готов? – он что-то залепетал в ответ. – Еще даже не ставил? Ох, получишь ты у меня. Ну, тогда пойдем напрямик», – и, не слушая его причитаний, я решительно направился в сторону кладбища.
В былое время он дозволял себе со мной спорить и в таком случае мог бы упереться, не пойти, даже сбежать, чтобы назавтра приползти за парой тумаков. Но сейчас он чувствовал вину, знал о моей грядущей судьбе, возможно, испытывал угрызения совести. И еще был обязан за мной следить. Пристально. Наверно, это все-таки главное. Потому старался не отставать, несмотря на бившую его крупную дрожь. Не прошло и четверти часа, как мы оказались в том же месте, где вчера повернули налево. Он что-то невразумительно простонал. Я приостановился и небрежно посмотрел через плечо. Мне нужно было, чтобы он сам все сказал.
«Граф Гонсало…» – у него не осталось слов и даже звуков. Нет, он все-таки мог приглушенно выть, прикрывая рот рукой.
«Что? – мои брови должны были взлететь до самой макушки, но в темноте от этого мало толку, поэтому приходилось работать голосом. – Не мели ерунду!»
Я двинулся напролом. Через две минуты мы оказались у склепа.
«Ну, – я повернулся к нему, – гляди, где тут твой “покойный граф Гонсало”. Видишь?» – он, пряча лицо, пролепетал что-то неразборчивое. Действительно, у страха глаза велики.
«Хе-хе, трусишка, – я дружески похлопал его по плечу, – а вот смотри, как я поздороваюсь с твоим графом». – Он уцепился мне за руку, но я стряхнул его, и одним махом перескочил через ограду: «Здравствуйте, сеньор! Рад вас видеть!»
О, черт, где же эта веревка? Вот! И камень действительно заскрежетал – еле слышно.
