о которой в Москве вспоминалось гораздо реже, чем о крестовом доме, – родовой замок, по ее выступлениям, принадлежал только ей, Насте.
Сестра сидела на кухне и пила чай, нечесаная, в самошитой ночной рубахе серо-голубого цвета. Чай был налит в большую красную чашку, которую Настя сразу вспомнила, сестра всегда ворчала, если кто-то брал ее. Уцелела чашечка, только ручка откололась. Может, и рубаха на Людмиле с тех же доисторических времен. А вот сама – встреться на улице и не узнала бы, прошла бы мимо и не оглянулась. Все-таки не из ее постели выбрался этот любознательный в галстуке.
– Надька, что ли? – неуверенно протянула Людмила, а потом уже во весь голос: – Сеструха, ядрена вошь! Родная сеструха прикатила!
Сколько радости в голосе. И руки распахнула, приглашая младшенькую к себе на грудь.
Настя легко подалась вперед, прижалась к ней, что-то бормоча, ткнулась губами в мягкую, соленую от пота щеку.
А за спиной уже стукнула дверь – кто-то спешил на радостный крик.
– Любаха, смотри, какая мадама к нам заявилась! Самая настоящая мадама.
Племянницу звали Верой, значит, у сестры еще кто-то живет. Настя оглянулась и увидела миленькую на мордашку, но коротконогую, как тумбочка, девицу.
– Нет, Любах, ты только посмотри, какая мадама. Сеструха моя, что характерно.
Девица выглядела лет на двадцать, даже постарше, но очень походила на Людмилу, и Настя засомневалась, не забыла ли имя племянницы.
– Да посмотри ты!
Но Любаха и без подсказок прилипла взглядом к столичной даме так, что в пору было одернуть – чего, мол, уставилась.
– Сеструха моя, – повторяла Людмила не без гордости, даже с превосходством каким-то, и тут же напомнила: – Ты на автобус не опоздаешь?
Все-таки не дочь, с дочерью бы так не разговаривала, – решила Настя. А потом и сестра подтвердила, что Любаха – всего-навсего квартирантка.
Она и выпроводила ее до того, как Настя стала доставать из сумки столичные подарки.
4
– Ну, как ты там?
– Да, нормально. Жить можно. А как вы тут?
– Живем понемножку.
Одна вздохнет, потом – другая.
Насте все-таки полегче: что ни скажи – проверять некому, если сама не запутается, а чтобы не путаться и не плутать, надо держаться поближе к своей тропе: работает страховым агентом, муж – большой начальник, уехал на полгода за границу, жила как за каменной стеной, одна беда – с прежней семьей развестись не может, боится неприятностей в главке.
– Так живет-то с кем?
– Со мной, с кем же ему жить. Просто не расписаны. Развод затевать – себе дороже. После развода не только за границу, с работы полететь можно. А мне штамп необязателен, главное, что любит.
Настя вытягивает руку с обручальным кольцом. Рука гладкая, кольцо широкое. Вроде бы и убедительно, однако в губах у сестры какое-то недоверие, хотя и поддакивает. Но зависти не видно, потому что не находит чему завидовать.
