не хочешь объяснить? – спросила она удивленным тоном.
– Мам, – я крепче сжала алюминиевую банку в ладони, – вот этим увлекается Бергман. И он предложил мне свою помощь, но…
– Так, успокойся, – назидательно ответила она. – Во-первых, ничего в этом страшного нет. Не будь ханжой. Вообще сейчас это даже модно. Вон, клубы даже специальные открывают. А во-вторых, ты что думаешь, это все по-настоящему? Все эти фотки делаются для возбуждения фантазии. Уверена в реальности никто такое не исполняет. Разве что очень легкое подобие.
Я никогда не говорила открыто с мамой о сексе, но почему-то сейчас мне стало легче. Ее уверенный тон всегда отбивал у меня ненужные мысли.
– Ты так считаешь? – с надеждой спросила я.
– Конечно! – твердо заверила она. – Бергман – публичная личность. Думаешь, если бы он избивал и связывал беззащитных девушек, они бы не подали на него за это в суд?
Тут я вспомнила про договоры, которые перечислил Бергман и поняла, что у него все схвачено. Наверняка, если и происходят такие инциденты, то девушки уже заранее ставят свои подписи, что претензий иметь не будут.
– Перестань думать о всякой ерунде! – пресекла мои мысли мама. – Лучше расскажи, как все прошло. И перестань пить эту гадость! – она забрала у меня из рук колу. – Целлюлит отрастить себе хочешь?!
Я покорно села возле маминых ног и положила ей голову на колени. Мне действительно нужно было ей все рассказать. Чтобы получить ее пусть и грубоватую, но поддержку. Ведь завтра моя привычная может окончательно рухнуть!
Мы проговорили с мамой почти до трех часов ночи. Она несколько раз уходила кормить моего братика Рудика, но каждый раз возвращалась и продолжала говорить со мной.
– Селичка, – тяжело вздохнула она, гладя меня по волосам. – Я очень за тебя переживаю. Если бы я могла сделать это за тебя…
– Мам, я все понимаю, – я прервала ее порыв искренности. – Не надо.
Я настолько привыкла быть в маминых ежовых рукавицах, что, когда она становилась такой сентиментальной, я терялась. Мама всегда для меня была железной леди, несокрушимой стеной. И я знала, что могу найти у нее поддержку. Какой бы жесткой она порой ни была, но я чувствовала огромную привязанность к ней. Даже зависимость. Настолько сильную, что мама часто упрекала меня в инфантильности.
Я все время говорила сама себе: это в последний раз, больше я не буду такой слабой. Но снова и снова я возвращалась домой и подолгу сидела возле ее ног, склонив голову на колени. Я успокаивалась, зная, что ничто и никогда не сломит мою маму и не собьет с пути. А значит и я в безопасности под ее крылышком.
Но сейчас, когда пришло время мне повзрослеть, я боялась вовсе не мужского насилия, не первой близости и даже не мести Алины Бергман, если вдруг она обо всем узнает. Я боялась снова разочаровать маму.
– Я люблю тебя, мам, – прошептала я,
