слопала.
– Боялся их, наверное, – ответила я. – Думал, что умнее. А лиса оказалась хитрее.
– Не, – снова махнул рукой Андрей, заставив меня улыбнуться. – Баба с дедом его съесть хотели, как ты сказала. И медведь, и волк, и зайка, и лиса.
– А ты как думаешь? – тихо спросила я. Андрейка посмотрел на меня и поджал губы. – Мне правда интересно. Расскажи.
– Его все съесть хотели, Насть. А он убегал. Да устал убегать. Вот и сдался, – серьезно ответил он, по привычке подпирая кулачком подбородок. Затем Андрей вдруг посмотрел на меня и, встав с кровати, подошел ближе. А потом, не успела я удивиться, обнял. Осторожно, словно боялся причинить боль.
– Насть, а ты не убежишь? Ну, чтобы тебя тоже не съели? – спросил он. Даже Матвей замер, приоткрыв рот и ковыряясь пальцем в носу.
– Нет, Андрейка. Не убегу, – тихо ответила я, поглаживая его по спине. Андрей кивнул, шмыгнул носом и забрался под одеяло.
– Хорошо, – пробубнил он и, повернувшись к стене, зевнул. – Спокойной ночи, Насть.
– Спокойной ночи, – вздохнула я и, убрав книгу сказок на полку, выключила свет. А потом, дойдя до своей комнаты, легла в кровать и расплакалась в подушку. Как и всегда тихо, чтобы никто не услышал.
Но чем старше становился Андрей, тем более замкнутым он становился. Его эмпатию словно высосали досуха. Он равнодушно смотрел, как мама меня отчитывает, уходил в свою комнату, если крики становились громче и дело доходило до избиений, и равнодушно хмыкал, если заставал меня плачущую в ванной комнате.
Я бы соврала, если бы сказала, что ненавидела каждого члена моей семьи. Была еще бабушка Лена, мать дяди Игоря. Пусть она была мне неродной, но зато я искренне её любила и радовалась, когда мама отправляла меня к ней.
Жила баба Лена в Блевотне – частном секторе, который давно оккупировали наркоманы, цыгане и прочий сброд. Порой я удивлялась, идя по раскисшей от дождя дороге к её домику и рассматривая другие дома: грязные, неряшливые, страшные. Домик бабы Лены был другим. Чистеньким и ухоженным. От него так и веяло теплом и уютом. Даже отмороженные блевотнинские уроды обходили его стороной, словно боялись запачкать своей скверной. К тому же бабу Лену любили.
Однажды к ней на участок залез вмазанный ублюдок и, схватив лопату у сарайчика, принялся бить стекла, орать и безумно смеяться, пугая нас с бабушкой. Через пару дней к домику бабы Лены подъехала красная шестерка, откуда выбрался пузатый мужик с черной, колючей бородой. Он обошел машину, открыл багажник и вытащил из него ночного гостя, изрядно побитого. Я тогда ночевала у бабушки и хорошо помню его лицо, хоть это и сложно было назвать лицом. Вместо него была жуткая восковая маска: глаза заплыли, кожа бурая, в страшных гематомах, а половины зубов нет. Баба Лена лишь головой покачала, когда бородатый мужик отвесил нарику поджопник и тот улетел в кусты крыжовника.
– Рома, ну что ты? – вздохнула она, подходя ближе.
– Этот к тебе ломился, мать? – вопросом на вопрос
