однажды ночью, когда Матвею было девять, я проснулась от странного шуршания возле моего стола. Нащупав ночник и нажав на кнопку, чтобы включить свет, я еле сдержала крик, когда свет наконец-то загорелся. Матвей, с дебильной улыбкой на лице и безумным взглядом, стоял у кровати. В его руке были зажаты мои трусы, которые он периодически подносил к носу и шумно нюхал.
– Настя – блядь! – прошептал он, пока я с ужасом думала, что делать: звать маму или вырвать трусы и выгнать брата из комнаты. Несмотря на то, что я теперь спала в «темной», Матвею никто не запрещал заходить в неё, когда ему захочется. Тогда я об этом никому не рассказала. Только записала в дневник, вот только легче от этого не стало.
У Матвея вообще была нездоровая тяга ко мне. Он любил хватать меня за грудь и сдавливал так больно, что аж слезы из глаз лились. Подглядывал, как я купаюсь, и ловил настоящий кайф от того, что мама меня лупит. Но для мамы он все равно оставался «сыночкой». Ему прощались любые истерики, исполнялись любые капризы и, если я вдруг повышала на него голос, наказание следовало моментально.
Когда он родился, меня переселили в «темную» спальню. «Сыне нужно солнышко», – как сказала тогда мама. Я была этому только рада. Бессонные ночи выматывали, а орал Матвей часто. Но все же мама иногда выгоняла меня из кровати посреди ночи, чтобы я понянчилась с братом, который не мог уснуть. Ей было плевать, что завтра у меня контрольная или что я плохо себя чувствую. Матвей был всегда на первом месте. Даже когда родился Андрей, ничего не изменилось.
Андрей – мой младший брат. Он родился через три года после Матвея, но я сразу же поняла, какие они разные. Если Матвей орал, как резанный, то Андрейка был на удивление тихим и мирно посапывал в кроватке. Даже когда у него начали резаться зубки, он хоть и плакал, но делал это нехотя. Словно так надо, а не потому что ему больно.
Младшенький был копией мамы. Внешне, конечно. Это подмечали все знакомые, заставляя маму гордо улыбаться. Характером же Андрей был похож на отца – такой же тихий, неконфликтный. Правда он мог иногда взбрыкнуть, запустить в стену стакан с чаем или наорать на того, кто стоял рядом. Мама на его поведение тоже закрывала глаза, а когда братья ссорились, заставляла меня разнимать их. В одну из таких ссор Андрей воткнул мне вилку в бедро. Он разозлился на Матвея, который втихаря разукрасил его раскраску и испортил фломастеры, и поэтому кинулся в драку. Старший просто отпихнул его, но Андрей не успокоился. Он схватил вилку со стола и, если бы я не вмешалась, воткнул бы её брату в глаз. Однако успокоить его не удалось и вилка, ожидаемо, воткнулась в мою ногу. Тогда мама, наверное, в единственный раз, отлупила обоих братьев. Сначала дала по жопе Андрею, а потом досталось и Матвею, который бился в припадке, пока мама лупцевала его ремнем по жопе. Чуть позже, когда я вернулась в свою комнату и забралась в кровать, то впервые за долгое время засыпала с улыбкой. Этому не могла помешать даже ноющая от боли перебинтованная нога.
В остальном Андрейка был куда спокойнее Матвея. Он не потрошил лягушек, не нюхал мои трусы,
