умудрился научиться кое-каким фокусам. Похоже, слуховые и зрительные галлюцинации стали его коньком. Демидыч крестился, падал на колени и бился лбом о каменную плитку пола. Савва смеялся и подзадоривал биться сильнее.
− Давай, чтобы кровь пошла, − улюлюкал он и свистел, засунув в рот пальцы. – Ну же, рыжий бородач! Покажи класс! Сегодня у нас есть зрители.
Савва указал на меня, а «Демидыч» растянулся ничком, продолжая колотить себя по уху. Зрелище он представлял отвратительное.
Я прикрыла глаза и опустила на грудь голову. Истина плавала рядом, и поймать её за хвост труда не составило. Человек, которого я приняла за сумасшедшего, несколько лет назад сбил Савву Нестерева. Тот самый водитель грузовика. Рыжий бородач.
Вот почему Савва сказал, что ему недолго осталось. Все эти годы он медленно сводил своего убийцу с ума. Загонял в могилу. Мстил за непрожитую жизнь…
В какой-то момент «Демидыч» перестал стонать. Вероятно, боль в его голове достигла своего апогея. Он плакал и метался по кровати, как ребёнок, потерявший мать. Потерявший всё на свете. Ромка проснулся, вытаращил на него глаза, а потом накрыл уши подушкой. Высокий, надменного вида охранник постучал по решёткам палкой и пригрозил «Демидычу» трёпкой.
– Перестань немедленно, противный мальчишка! – закричала я и, сама не зная как, очутилась в соседней камере. – Зачем ты это делаешь?
– Он убил меня!
– А теперь ты убиваешь его! Отнимаешь жизнь и рассудок по капле.
– Да уже почти отнял. Неделя-другая, и он загнётся.
Я оглядела Савву с ног до головы. Злой и одинокий. Жил в детдоме. В целом свете никого. Причём, ни в том, ни в этом. Что стало с его родителями? В новостях упоминали, что он рос в приюте с младенчества, и родственники никогда его не навещали. Значит, мать, скорее всего, ещё в роддоме от него отказалась. Любить и сострадать не умеет. Про милосердие и заботу не слышал. Другие воспитанники вряд его по головке гладили, отсюда на уме у него только месть да ненависть. Всё же прав был папа, когда говорил, что дети самые добрые и самые злые существа на планете.
– Оставь его и поговори со мной, – как можно мягче начала я. – Расскажи о себе
– Я Савва Нестерев. Умер семнадцатого марта две тысячи…
– Нет. Расскажи, что тебе нравилось. Музыка. Книги. Фильмы. Хоть что?
– Ничего не нравилось, – Савва понурил голову, – но я быстро считал в уме. Учительница математики меня хвалила.
– Молодец, – я выдавила улыбку. – Посчитаешь для меня? Ну-ка, сколько будет семью восемь?
– Пятьдесят шесть
– А восемьдесят четыре на тридцать пять.
– Разделить или умножить?
– А что легче?
– Вообще не делать.
На этот раз мы засмеялись вместе.
– Савва, а у тебя остался кто-то здесь? Друзья или любимая воспитательница?
