видит моё замешательство и мгновенно меняет тему:
– Хочешь ужин в постель?
– Нет, спасибо, – бурчу я, принимая спасательный круг – не хочу разговаривать о чём-то совместном. – Не настолько немощная, – судя по реакции Гриши, мой подкол задевает его до глубины души.
И поделом. Пусть хоть раз почувствует, что испытывала я последний год!
Убегаю на кухню, делаю себе чай и мажу бутерброд арахисовым маслом. Усмехаюсь, вспоминая как Гриша в последний раз, когда я хотела купить эту пасту, поморщился, мол, как можно есть одновременно сладкое и солёное в одном флаконе.
Спокойно можно! И с удовольствием. В этом сахар и соль этого продукта.
А затем до меня доходит: мы не покупали никакое арахисовое масло. Откуда оно у нас дома? Неужели, Гриша его купил?! Позаботился обо мне? На мгновение зависаю: не могу вспомнить, делала ли я подобную покупку.
Пока я думаю насчёт арахисового масла, Гриша приходит на кухню. Морщусь, потому что хочу побыть одной, но он явно хочет со мной поговорить.
Будет таким дотошным, я точно не выдержу и разведусь!
– Я вчера забыл сказать, – он показывает чат нашего подъезда. Я в нём не состояла, очень уж раздражал поток саморекламы и созыва на ноготочки, бровки и стрижку. Когда люди теряют работы из-за ситуации в стране, быстро находят новый «прибыльный» бизнес.
А ещё эти постоянные вопросы: «у кого есть принтер? Пару страниц распечатать!». Распечатаешь одну-две, а потом к тебе придут за сто страницами какого-нибудь романа, который только в электронке. И будут считать «а чо такова», бумага ведь бесконечная и бесплатная. Как и чернила.
Молча беру его телефон. Удивляюсь, когда вижу фотку кошечки, которую хотела покормить, и читаю сообщение «нашлась кошка, никто не терял?!». И следующее: «Ой! Моя выскочила, когда дверь открыла! Спасибо, сейчас заберу».
– Так что всё в порядке с ней, – улыбается Гриша, словно он только что решил всемирный конфликт.
– С ней – да. А со мной – не очень. Со мной было бы лучше, если я покормила бы кошку сразу, – жёстко отвечаю я, чувствуя раздражение. – Потому что я тоже живой человек, и я чувствую себя отвратительно, когда не могу помочь или, что хуже, могу помочь, но этого не делаю. И твой запрет «делать это не при тебе» – очень болезненный и неприятный, – неожиданно вываливаю то, что у меня скопилось на душе.
Меня буквально колотит от чувства несправедливости. И это чувство удваивается, потому что родной человек этого не слышит и не понимает.
– Я наконец-то всё понял. Прости, пожалуйста, что давил на тебя. Нельзя ограничивать взрослого мыслящего человека, – он пытается извиниться, но мне не становится легче от его слов.
Слишком часто он делал противоположное тому, о чём сейчас говорит. И от этого невыносимо больно, потому что чувства к нему у меня остались. Но их так сильно перебивает злость и ненависть, что хочется просто выплеснуть чай ему в лицо.
– Извинения приняты, – киваю я. – И ты меня прости,
