диалог, спор, это обсуждение только тогда бывает мыслящим, мышлением вслух, когда оно сохраняет внимательность внутренней речи, которую ведет с самой собой душа, сосредоточенная на том, о чем эта речь ведется. He трудно также понять, что чем меньше внутренняя речь склонна заключать себя сложившимся наспех мнением, чем сильнее она захвачена мыслью (и тем, о чем она размышляет), чем глубже, стало быть, она уходит внутрь себя (чем ближе, иначе говоря, она подходит к собственному бытию того, о чем она размышляет), тем более толково, артикулированно, отчетливо и детально развертывается ее диалог, тем более глубокие предубеждения, предпосылки, подразумевания он захватывает, тем более он – этот внутренний диалог – способен сказаться, стать речью внешней31.
Так вот: искусство диалектики – искусство, прокладывающее путь, по слову Аристотеля (см. ниже), к началам всех путей, – а равно и искусство философского диалога самих возможных начал коренятся в элементарном внутреннем диалоге мысли, ежемгновенно в каждом из нас происходящем и ежемгновенно нами проглатываемом. Диалектическое искусство (ή διαλεκτική τέχνη) – искусство философской беседы – есть просто искусство мысли, есть мысль, возведенная в мастерство, в искусство. Еще проще: мысль, возведенная в саму себя, в свое собственное – умное – место. Проще некуда!
Нет, видимо, вовсе не из личной привязанности к Сократу, не из художественных или педагогических соображений Платон обращается именно к жанру сократической беседы и вместе с Сократом не признает длинных, хорошо выстроенных речей и записанных текстов. Им нужен живой или мысленно вызываемый собеседник. Вот в «Софисте», где элеец набирается духа оспорить мнение самого Парменида, «нашего отца», он говорит: «Нам надо принять такой метод исследования, как будто они тут присутствуют и мы их расспрашиваем…» (Soph. 243 d. Пер. С.А. Ананьина). Записанные же тексты для беседы не годятся. Они легко плодят мнимых знатоков, потому что (1) можно усвоить (запомнить) изложенные в них знания (мнения, информацию), но ничего толком не понимать, потому что эти знания не получают «внутренне – сами от себя» (Phaedr. 275 а), и (2) «ужасная особенность письменности» состоит в том, что кажется, будто это сочинения говорят, «а спроси их – они очень величественно молчат» или «всегда твердят одно и то же» (ibid. 275 d)32. И только тот, кто умеет пользоваться искусством разговора (τώ διαλεκτική τέχνη χρώμενος), «сеет проникнутые знанием речи (…): они не бесплодны, в них есть семя, которое родит новые речи в душах других людей, способные доставить ему бессмертие, а его обладателя сделать счастливым в той высшей степени, какая возможна для человека» (ibid. 276 е – 277 а. Пер. А.Н. Егунова, под ред. Ю.А. Шичалина).
Если с этой точки зрения мы просмотрим даже капитальные истории философии, не скажем ли мы о философах вместе с Платоном: «Каждый из них, кажется мне, рассказывает какую-то сказку (μΰθον), как будто мы дети, один – что существующего три рода, и порою что-то из сущего как-то враждует с другими,
Подробнее о связи внутренней речи с мышлением и о философском Произведении как
Стало быть, заметим мы на полях «Федра», понять текст – значит суметь, во-первых,
