А потом к глазам подступили слезы. Покатились по щекам, такие горячие и нелепые. И Грейс внезапно свернула на обочину. «Слушай, Миранда, – сказала она, не глядя на меня. – Я ради твоего же блага это говорю. Тебе никогда не приходило в голову, что все это может быть…»
Пока она распиналась, мы обе смотрели вперед, на засыпанную гравием обочину.
Собственно, с того дня. С того дня мы и отдалились. Конечно, мы до сих пор вежливо общаемся, мы же профессионалы. И по привычке заходим вместе выпить после репетиции, но все изменилось. Теперь она смотрит на меня как бы со стороны. А мне хочется сказать ей: «Ты не обязана это делать. Притворяться, будто тебе интересно. Будто тебе не наплевать».
Но говорю я:
– Спасибо, я очень это ценю. И ты права, в итоге все уладится.
– Что уладится?
– Ну, проблемы с постановкой.
– Конечно, уладятся. Миранда, это ведь, в конце концов, всего лишь пьеса.
– Конечно. Ты права. Всего лишь пьеса, – лгу я.
– Ну ладно, – заключает она, – мне, пожалуй, пора. Ты идешь?
Я воображаю, как ковыляю к своему жалкому подобию машины. К черному «Жуку», который Пол когда-то подарил мне на тридцатилетие. До сих пор помню, как он улыбался мне сквозь лобовое стекло, подгоняя машину к дому. Даже воткнул маленький букетик ромашек в пластиковую вазочку. В те времена я еще могла более или менее грациозно влезть в маленькую низкую машинку. И мысль о том, что после предстоит из нее вылезать, не заставляла меня содрогаться от ужаса. Теперь же я заранее представляю, как мучительно будет забираться в «Жук». Корчиться в машине по дороге к дому. Вылезать из нее. Карабкаться на крыльцо, подволакивая омертвелую ногу. На обледенелых ступенях наверняка уже сидит обдолбанная комендантша нашего дома и прихлебывает текилу прямо из бутылки. И мне придется из последних сил стоять перед ней и слушать ее разглагольствования о погоде. Надо же, сколько снега навалило, она никак такого не ожидала! Стиснув зубы, отвечать ей. Изображать голосом веселье, натягивать на лицо улыбку. О, поверьте, когда-то я была очень хорошей актрисой.
– Нет-нет, ты иди, а я, наверное, еще посижу. Выпью немного. Послушаю волынку.
Грейс смотрит на мой пустой бокал. Потом на меня. Третий стакан? Волынка? Я что, издеваюсь? И где это я услышала волынку?
– Ну, музыку… – не отступаю я.
Но в баре тихо. Слышно только, как гудят у стойки пьяные посетители. Хоккейный матч тоже транслируется без звука.
– Скоро начнется караоке, – заверяю я.
Мне отчего-то не терпится, чтобы она ушла. Мне больно от ее голоса, от ее вида, от вопросов, которые она задает, удивляясь моему необычному поведению. Болит все тело, но больше всего – голова. Я пытаюсь выгнать ее силой мысли. Интересно, получится? Нет, она по-прежнему сидит напротив. И смотрит на меня с тревогой.
– Миранда, с тобой правда все в порядке?
– Все нормально.
Мой голос – это пара рук, выпихивающих ее за дверь.
– Ну
