Охваченный нетерпеливым порывом, Одноглаз привскочил и напрягся. Он буквально дрожал от возбуждения. Его хвост вытянулся и замер. Рысь, потеряв от боли остатки разума, с яростью набросилась на дикообраза, источник испытанной ею неистовой боли. Хрипя и визжа, пытаясь снова свернуться в клубок и скрыть вывалившиеся на снег внутренности, дикообраз извернулся и снова нанёс рыси мощный, хлёсткий удар хвостом, вонзив в рысь новую порцию жестоких игл. Рысь снова завертелась и неистово завизжала, её боль была едва ли переносима, и она отпрянула назад, фыркая и отчаянно тряся головой, её большой чёрный нос, сплошь утыканный чёрными точками, теперь был похож на бабушкину подушечку для иголок. Спасения от боли не было, и рысь то царапала себя когтями по морде, то била себя лапами, тщетно статаясь избавиться от болезненных уколов. Она то замирала на мгновение, то прыгала из стороны в сторону, то тёрлась о ветки и заснеженный мох. Будто огонь сжирал её морду, и рысь металась вкруг полумёртвого дикообраза, не помня себя от дикой боли и страха. Не переставая выть и фыркать, рысь истошно дёргала головой и била по земле своим длинным хвостом, а потом вдруг легла на снег и затихла. Одноглаз не сводил с неё пристального взора. Вдруг он привскочил и напрягся. Холка его вздыбилась – рысь вдруг взметнулась высоко вверх и бросилась прочь, громко завывая, нелепо прыгая и сопровождая каждый свой прыжок неистовым визгом. Её дикие крики постепенно замирали вдали, и только когда совершенно замерли в пространстве, Одноглаз робко двинулся к месту охотничьей драмы. Он ступал так деликатно, так осторожно, как будто был не волком в лесу, а балериной в театре, и издали казалось, что он рассматривает каждый дюйм земли под ногами, опасаясь увидеть там ряды окровавленных иголок или что-то похуже. Да, он и в самом деле опасался за мягкие подушки своих лап, опасался, что острые дикообразьи иглы вонзятся в них точно так же, как они вонзились в нос рыси. Дикообраз был ещё жив. Он увидел волка и приветствовал его истошным, отчаянным визгом и лязгом зубов. Каким-то чудом ему удалось почти свернуться, но было видно, какая серьёзная рана расползлась у него на животе. Дикообраз медленно исходил кровью и погибал. Мышцы на животе его были разорваны, живот был празорван почти посредине и часть кишок вывалилась наружу. Он продолжал испытывать мучительную жажду жить, но боль и невозможность двигаться, так же, как онемевавшие конечности мучили и изводили его. От прежнего клубка ничего не осталось и в помине, под дикообразом образовалась большая кровавая лужа. Во тьме слышался тяжёлый хрип. Одноок, не сводя глаз с дикообраза, прыгал и, широко раскрыв пасть, жадно заглатывал снег со сгустками крови. Но такая закуска только распаляла терзавший его в нутренности огненный голод. Ему конечно хотелось броситься на добычу и одним ударом добить её, но огромный жизненный опыт и пришедшая с ним зрелая осторожность на сей раз стопорила