собачьей своры с наполовину триумфальным, наполовину угнетённым видом, и держащего в одной руке кол, а в другой хвост вяленой рыбы.
– Половины рыбины нет! – прокомментировал он, – Зато я всыпал ему по полной! Слышал, как он взвизгнул?
– Кто это был? – спросил Генри.
– Я не рассмотрел! Но у него были четыре ноги и хвост, а также пасть и шкура, какие есть у любой собаки!
– Может быть, ручной волк, чем чёрт не шутит?
– Что это, волк, не волк, кто знает, но тварь, являющаяся прямо к кормушке за рыбой и готовая схватить её – точно ручная.
Той ночью, когда они окончили ужин и сидели на облучке саней, попыхивая своими трубками, круг мерцающих глаз сужался всё теснее.
– Я надеюсь, что им попадётся по пути стадо лосей. Тогда они забьют лося и оставят нас в покое! – выссказал пожелание Билл.
Генри забормотал что-то не вполне вежливое, и на четверть часа установилась гробовая тишина. Генри недвижно вперился в огонь, а Билл смотрел в другую сторону – на горящие угли ненавистных глаз, которые теперь поблёскивали с двух шагах от костра.
– Здорово было бы подвалить сейчас к Мак-Гарри! – снова оживился Билл.
– Хватит ныть! Здорово не здорово, не об этом речь! – взорвался Генри, – Я вижу, изжога тебя не оставляет, ты и скулишь! Возьми, выпей соды – тебе сразу полегчает, мне сразу с тобой станет легче! А то я думал, в ту ли я компанию попал!
Утром Генри был пробуждён бешеной руганью Билла. Генри продрал глаза и увидел Билла стоящим у самого костра среди собачьей своры и яростно размахивающим горящим кустом в руке.
– Аллё! – крикнул Генри, – Что там опять у тебя?
– Фрог пропал! – таков был ответ.
– Нет! Не может быть!
– Да! Я тебе говорю – пропал!
Генри сбросил одеяло с ног, спрыгнул с лежбища и бросился к собакам. Он стал нервно считать их, и сосчитав, присоединил свой одинокий голос к дуэту, состоящему из самых забористых проклятий, какие могут быть посланы к самому его величеству Северному Сиянию, промозглой северной тундре и проклятой глуши, виновным в том, что двое бедолаг лишились ещё одной собаки.
– Из всей свары Фрог был самым лучшим, самым сильным псом! – завершил мессидж Билл.
– А какой смышлёный и добрый был! Бывало…
Билл был так расстроен, что уже не слушал, что там бывало у Генри…
Такой была вторая погребальная эпиталама этого дня.
Стоит ли удивляться в каком мрачном настроении проходил их завтрак. Бобы не лезли в горло друзей, когда заливаясь слезами в душе, они запрягали уцелевшую четвёрку в сани. Этот день был точной копией всех остальных дней, проведённых в пути. Целый день они угрюмо брели по снежной равнине. Они двигались
