куда приткнуться, – она говорит, смотрит безжизненным взглядом вдаль. Не знаю почему, но меня трогает.
Наверное и для меня она стала ассоциироваться с дочерью. Плохо.
– В техникум меня не брали. Не смогла сдать экзамены. Получила справку об окончании восьми классов. Наши воспитатели говорили, что я тупая. Наверное они были правы. А может на мою успеваемость повлияло то, что меня практически каждую ночь били. Я просто боялась уснуть, как результат, делала это на уроках.
– А как же воспитатели? – смотрю на Олю, пытаюсь понять не выдумала ли она это, чтобы меня растрогать. Не похоже, что врет.
– Мои соседки по комнате делали это аккуратно, не оставляя следов, – голос охрип, она украдкой стерла слезу, рукавом серой бесформенной кофты оверсайз. – Иногда просто надевали полиэтиленовый пакет на голову и ржали, снимали видео как я задыхаюсь.
– Почему они это делали? – у дочери никогда не было проблем со сверстниками. Она умела расположить людей к себе. А может просто школа была приличная и таких отморозков в ней не было.
– Я не была крутая, шестеркой Оксаны – лидером в детдоме. Я всегда была неприметной серой мышкой. А потом появился сторож. Он замечал больше, чем остальные. Пообещал пресечь нападки, с одним условием, что однажды я отблагодарю, – по коже поползли холодные мурашки. Не мог дальше слушать, хотелось просто заткнуть уши.
Я уже догадывался. О чем пойдет речь. Но слова застряли в глотке. Сжал зубы до скрипа. На месте Оли ярко вставал образ дочери.
– Помогло. Последний год я провела относительно спокойно, но программу так и не догнала. Мне исполнилось восемнадцать лет он пришел за мной. Предложил пожить у него. Выбора не было. Квартиру мне обещали не скоро, а жить у тетки в общаге было просто невозможно. И я согласилась. Он объяснил, что помощь не бывает безвозмездной. И я должна расплатиться…
– Я понял! Это все конечно очень дико и ужасно, но зачем ты мне рассказываешь это?
– Потерпите меня еще пару минут. Мне хочется объяснить, что было сегодня утром.
Я вошла в ванную, не зная, что вы там. И когда вы спросили – «что я встала», думала, что вы просите оплату за доброту. Семеныч всегда так говорил, когда я стояла в нерешительности, смотреть на заросший волосней отросток! – ее голос перешел на крик, и слезы она больше не скрывала. – Эта его поганая желтозубая улыбочка, – со злостью выплевывала она, смотря вдаль, – мерзкие потные пальцы, провонявшие табаком, которыми он держал меня за волосы, тараня…
– Хватит! – не выдержал.
– Я не хотела этого делать, но идти мне некуда. Знаю, что пропаду. А я хочу выжить, назло всем. Чтобы у меня однажды стала такая же хорошая семья, как ваша. Дом, любящий муж, работа. Понимаю, что без вас, у тети Лены ничего бы не вышло. И… Ладно, – она прерывисто вздохнула. – Спасибо вам и извините, что отняла у вас время.
Надела ремень от сумки на плечо и открыла дверь.
– Подожди. Куда ты на ночь глядя, – тяжело вздохнул, сжал руль. – Оставайся. Но с одним условием, чтобы такое больше никогда не
