там кузен живет.
– Там есть пляжи, – тихо произнес Мордехай. – Красивые пляжи.
– Я никогда не был на пляже, – признался Шимон. – Мой отец говорит, пляжи… не шайах[39].
– Мой отец нашел там работу, – с каменным лицом пояснил я.
– У него же есть работа.
На меня вдруг навалилось отчаяние. Чтобы успокоиться, я представил себя героем Фицджеральда, замкнутым пылким неврастеником, чье благородство каким-то образом усугубляют невзгоды. Однако эта мысль утешила меня слабее, чем ожидалось.
– Теперь у него новая.
– И когда ты уезжаешь? – Реувен задумчиво сморщился.
– В августе.
– Вау, – бесстрастно произнес Шимон и театрально вздохнул. Некоторое время мы стояли в неловком молчании, только Шимон то и дело повторял: “Вау”. – А в твоей новой школе будут девушки? – наконец застенчиво спросил Шимон и переступил с ноги на ногу.
Я кивнул.
Шимон явно изумился. Реувен неуверенно улыбнулся, не понимая, как реагировать. Мордехай, самый опытный из нас (поговаривали, что он тайком встречается с дочерью рабби Моргана, который в седьмом классе вел у нас занятия, хотя я и не верил этим слухам), хлопнул меня по спине.
– Везет тебе, Ари Иден. – Он сощурил глаза. – Большинство из нас никогда отсюда не выберется.
Мой последний месяц в Бруклине таял с ужасающей быстротой. Мы лихорадочно собирали вещи, складывали все, что имели, – а имели мы очень немного – в коробки и фургоны. Я в одиночку бродил по району. Кое-что из вещей бросил: старые баскетбольные кроссовки, заношенные до дыр, забытые письма с поздравлениями, выцветшие карточки с парашот[40], которые я выигрывал в школьные лотереи. В конце моих дней в Бруклине я стоял в голой комнате, таращился в зеркало, наблюдая, как исчезают семнадцать лет: мебели нет, комнаты опустели, все побелили. Впервые с тех пор, как родители сообщили о переезде, меня охватила тоска. Я грустил не из-за того, что мы уезжаем – напротив, мне наконец-то подвернулась восхитительная возможность поменять унылую, лишенную событий жизнь на что-то новое. Меня печалило осознание того, что порой мы оказываемся в опустевших домах, чтобы понять: мы не оставили никакого следа.
В последний день в Бруклине мы с Шимоном укатили на велосипедах в парк Бруклин-Бридж, расположенный в считаных милях от нашего района. Ехали в основном молча, изредка останавливались попить и передохнуть. В парк приехали к вечеру, солнце садилось в воду, небо стало ярко-фиолетовым, в воздухе пахло летом.
– Ну вот и приехали. – Отчаянно потеющий Шимон вытерся полотенцем и повязал им голову. – Можно тебя спросить?
– Валяй.
– Тебе не страшно?
– Уезжать? – По воде шла парусная яхта. Корпус легко покачивался на волнах. При виде качающейся яхты меня настиг невыразимый приступ морской болезни.
– Нет. Я хочу начать все сначала.
– Сколько мы с тобой знакомы?
– С садика.
Шимон оставил
Здесь: неуместны, никуда не годятся.
Парашот – абзацы в свитке Торы.
