и девчонки, люди в шинелях, полушубках, в капорах и ватных куртках. Мелькнул даже некто в рясе, напоминавший не то монаха, не то священника. Вон старуха с клюкой пытается оттолкнуть свою ровесницу, с которой, вполне возможно, ещё недавно калякала о погоде или распивала чаи; толстый мужик в испачканной мелом телогрейке от всей дури бьет в ухо девицу, попавшуюся ему под руку, а когда та падает, то равнодушно переступает через её тело и, не слушая воплей пострадавшей, прет вперёд, выставив пузо, словно таран.
Двери склада, предназначенные для въезда конной повозки, уже выломаны, но они тесны для постоянно прибывающих людей, стремящихся попасть внутрь. Орет какой-то старик в драной шапке, припертый к дверному проему и уже слышащий, как трещат и ломаются его собственные ребра, но вот его уже никто не слышит, потому что толпа лезет и лезет, а задние напирают на передних, стремясь попасть туда, где лежат вожделенные мешки и бочонки, ящики и коробки.
Но, похоже, что весь город умудрился-таки втиснуться в небольшое двухэтажное здание, а теперь каждый стремится захватить побольше и получше, но все друг друга отталкивают и вырывают из рук вожделенное добро.
В суматохе разбиваются двухведерные бутыли со спиртом, разлетаясь по сторонам, как осколки от перегревшейся лампочки, впиваясь в тела; дубовые бочки, заполненные постным маслом, разламываются на щепки, а мешки с мукой разрываются, словно мокрая бумага.
Кое-кто, уже не рассчитывая поживиться чем-то весомым, пытается собрать с грязного пола и сунуть за пазуху вяленую воблу, пропитавшуюся и керосином, и спиртом, вывалянную в грязной муке.
Я стоял рядом с группой красногвардейцев, прибежавших, как только стало известно о погроме. Вот если бы о намерениях толпы стало известно хотя бы на час пораньше, то можно было бы предотвратить грабеж. Двадцать парней с винтовками – немного против разъяренной толпы, но можно было хотя бы попытаться остановить – выстроиться реденькой цепью, начать стрелять поверх голов, а коли толпа не угомонится, так можно пальнуть и в неё. Неделю назад подобным образом удалось остановить погром на винном складе купца Горбаненкова – хватило десятка выстрелов, чтобы народ утихомирился, а потом начал разбегаться. Но тут уже поздно.
– Мать твою деда за ногу! – громко выругался Сашка Павлов, командир отряда, с тоской наблюдавший за погромом. Повернувшись ко мне, злобно бросил: – Ну вот, какая тля распорядилась так далеко от города склады ставить? Ну, не успеваем мы.
Сашку понять можно. В его отряде пятьдесят человек. Вначале было с сотню, но половину пришлось отправлять в Петроград, а оставшихся едва хватало, чтобы латать дыры не только в Череповце, но и в соседних уездах. С неделю назад половину отряда отправили в Устюжну, где местные жители свергли Советы, вернули земство и Городскую думу. Вроде власть трудящихся восстановили, но люди пока что не успели вернуться. Ещё десять бойцов ушли на лесопильную фабрику купца Судакова – недавно оттуда прибежали рабочие и сообщили, что бывший хозяин, несмотря на имевшийся акт о национализации, продает фабрику
