А впрочем… я дурочка. Вы верно заметили. Старухи говорят, что я блаженная.
– Перестаньте. Прекратите этот разговор. – Герман Прохорович давно уже ждал повода вмешаться, но вмешался только сейчас, когда разговор затих сам собою.
– А о чем же нам говорить? – осведомилась Жанна, показывая, что она рада бы угодить Герману Прохоровичу, если он любезно подскажет, каким образом. – Может быть, о чистой и непогрешимой любви?
– О чем угодно, лишь бы без пошлости и грязи.
– «Без пошлости и грязи!» Какая прелесть! Еще один клич ВЛКСМ, – подытожил Боб, на всякий случай приберегая про запас комсомол, как козырную карту из доставшегося ему прикупа.
Перенесен
Поддавшись общему оживлению за столом, Добролюбов спрятал под подушку книжечку и, погасив настенный фонарик, взял к себе наверх стакан чая. Чай оказался такой горячий, что его трудно было держать даже за ручку подстаканника и приходилось то и дело перехватывать с разных сторон (где похолоднее), чтобы не обжечь пальцы.
Но пальцы все равно обжигало, и он применял против этого испытанный способ: брался за мочку уха. Затем, поставив стакан перед собой, Добролюбов стал усиленно дуть на него, вытягивая трубочкой крупные потрескавшиеся губы и стараясь, чтобы чай при этом не выплеснулся, не забрызгал стекла круглых очков и не оставил на одеяле мокрых пятен.
Наконец чай немного остыл. Помешивая его ложечкой, Добролюбов принялся с присвистом отхлебывать, словно без этого звука он не испытал бы желанного удовольствия от чаепития.
Герман Прохорович же, слегка поморщившись от не слишком приятного звука, но ничего не сказав по этому поводу, спросил Добролюбова совсем о другом:
– Ну а вы кого из знаменитостей лицезрели на платформе?
Тот от неожиданности чуть не поперхнулся и часто заморгал глазами с рыжеватыми ресницами.
– Что, простите? Я не расслышал…
– Я спрашиваю, кого вы, так сказать, лицезрели? Ночным поездом в Ленинград ездят многие знаменитости.
– Солженицына, – ответил Добролюбов, словно иного ответа у него и быть не могло и он бы удивился, если бы вдруг выяснилось, что от него ждали иного ответа.
Герман Прохорович, оставаясь в рамках учтивости, тем не менее позволил себе усомниться:
– Как вы могли его видеть! Солженицына же выслали пять лет назад, в семьдесят четвертом.
– Значит, он тайком вернулся.
– Не шутите так. – Обращаясь к Добролюбову, Герман Прохорович старался не смотреть в сторону Боба, сразу настороженно притихшего при упоминании Солженицына.
– Я и не шучу. Я к шуткам вообще не склонен.
– Но Солженицын живет в штате Вермонт – далековато отсюда.
– В таком случае полагаю, что я встретил его двойника.
– Так бы ему и дали, двойнику, свободно расхаживать по улицам и смущать народ, – сказал Боб со знанием дела, словно он ни о чем так хорошо не был осведомлен, как о границах дозволенного двойникам.
– Тогда
