еще не закончили.
– Позже, – отмахнулся мавр, пожирая глазами Грасиелу.
Мавр поселился в доме Долорес, и каждый день, возвращаясь из школы, Грасиела молилась, чтобы он ушел. По каким-то непонятным причинам он вселял в нее ужас. Он был с ней вежлив и не пытался приставать, и все же каждый раз при мысли о нем Грасиелу охватывала дрожь.
А вот с ее матерью он обращался иначе. Целый день мавр проводил в пристройке, напиваясь до беспамятства, и забирал все заработанные Долорес деньги. Иногда ночью Грасиела слышала, как во время совокуплений с матерью мавр ее поколачивал, и поутру Долорес выходила из спальни с синяком под глазом или рассеченной губой.
– Мама, почему ты все это терпишь? – как-то не выдержала Грасиела.
– Ты все равно не поймешь, – угрюмо буркнула Долорес. – Он настоящий мужчина, не такая мелочь, как другие. Он знает, как доставить женщине удовольствие, к тому же безумно в меня влюблен.
Грасиела в это не верила: мавр попросту использует ее мать, однако спорить не осмеливалась, поскольку панически боялась гнева Долорес. Когда та пребывала в гневе, ее словно охватывало безумие. Как-то раз она даже гонялась за Грасиелой с кухонным ножом, потому что та посмела налить чаю одному из «дядь».
Как-то воскресным утром Грасиела поднялась пораньше, намереваясь одеться поприличнее, чтобы идти в церковь. Ее мать ушла еще затемно: нужно было отнести готовые платья клиенткам. Но только Грасиела сняла ночную сорочку, занавеска отодвинулась, и перед ней возник мавр, совершенно голый.
– Где твоя мать, guapa?
– Уже ушла по делам.
Мавр с вожделением рассматривал тело Грасиелы, потом тихо произнес:
– А ты и впрямь красавица.
Грасиела ощутила, как ее лицо заливает краска стыда. Она знала, что надо было поскорее одеться и уйти прочь, но вместо этого стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела, как мужская плоть стремительно наливается и увеличивается в размерах.
В ее ушах звучали неприличные слова, которые она слышала по ночам, и ей казалось, что она вот-вот лишится чувств.
– Ты совсем ребенок, – хрипло произнес мавр. – Одевайся и уходи.
И тут Грасиела вдруг обрела способность двигаться и пошла навстречу мавру, обняла за талию и, почувствовав его упирающуюся ей в живот затвердевшую плоть, простонала:
– Нет, я не ребенок.
Боль, которую он ей причинил, нельзя было сравнить ни с чем: ее словно разорвали, проткнули насквозь, и вместе с тем ничего восхитительнее и слаще она не испытывала. Грасиела крепко сжимала плечи мавра, вскрикивая от охватившего ее экстаза. Волны удовольствия следовали одна за другой, и наконец она поняла, в чем заключалось таинство. Как это было чудесно – узнать тайну мироздания, стать частью настоящей жизни, познать радость, настоящую и вечную.
– Какого черты вы тут делаете? – раздался пронзительный крик Долорес, и все мигом закончилось и словно застыло во времени.
Женщина стояла возле кровати и смотрела на сцепившихся в объятиях мавра и собственную дочь.
