тяжело вздохнул и закашлялся, стараясь производить поменьше шума. Хэл придержал его за плечи. От тела отца исходил жар, обжигающий даже сквозь одежду. В распахнутом вороте рубахи мелькнул слабый отблеск – маленький охранный амулет из темного металла, все, что осталось у Пола от матери. Отец носил его не снимая, но болел так часто, что проку от этой вещицы, судя по всему, было немного.
– Я пытался… урезонивать его, – продолжал Пол, отдышавшись, – просил, уговаривал. Но ярость его слишком велика. Он понимает, что скоро умрет и завидует всем нам, нашему здоровью, тому, что мы продолжим жить, когда его не станет. Впереди у него ничего нет – ни любви, ни детей, ни свадебных венков… только смерть. И он… ненавидит нас за это.
– Но что же делать? – вырвалось у Хэла. – Невозможно так жить!
Пол тяжело вздохнул.
– Мы должны. Каким бы ни был Майло, он наш сын и твой брат. Мы не можем бросить его в беде.
«А как же наша жизнь? Неужели она не имеет значения?!» – хотел крикнуть Хэл, но сдержался, лишь молча накрыл горячую руку отца своей. В комнате было прохладно, но на висках выступил пот, его обуревали сотни взвихрившихся чувств и мыслей.
Еще ни разу в жизни отец не говорил с ним так прямо и откровенно, но его слова переворачивали все в сердце Хэла. В эти минуты он любил отца, как никогда прежде, хотел уберечь его и маму, но не знал, как это сделать.
– Поспи, – прошептал он, – я буду рядом.
– Спасибо.
Пол все еще держал его руку, но постепенно дыхание выравнивалось, и пальцы мягко расслабились. Хэл продолжал сидеть в той же позе и думать, думать, думать…
Он чувствовал себя ужасно беспомощным. Отец прав, прогнать Майло из деревни, как от века поступали с неугодными людьми, обречь его на одинокую, мучительную смерть они не могут. Но и терпеть дальше его злобные выходки нет никаких сил. В этот миг Хэл был готов на что угодно, лишь бы найти выход из этой ловушки.
И тут в голову пришла неожиданная, почти безумная мысль.
Вязкая темнота липла к оконному стеклу, как смола. В доме царил покой, лишь дыхание Пола и тихое шуршание мыши в углу нарушали тишину.
Хэл поднялся, потянулся всем телом, онемевшим от долгой неподвижности. Потом подошел к шкафу, где хранилась одежда, и на ощупь подцепил доску пола у его правой ножки.
Местонахождение тайника хранилось в строжайшей тайне, но, разумеется, все дети о нем знали. Хэл запустил руку в углубление и вынул объемистый узелок, набитый пластом1. Мать собирала его на приданое младшей дочери, но та почему-то и слышать не хотела о замужестве. Уехала в город и там пробивалась самостоятельно – ни кусочка пласта с собой не взяла.
Хэл сунул узелок за пазуху, достал из шкафа отцовский зимний плащ и, не рискуя идти мимо комнаты Майло, осторожно вылез в окно. Холодный ночной воздух взбодрил его, и сонливость отступила. Следовало торопиться, чтобы успеть до света совершить задуманное.
3
Хэл ни разу не был
Мелкие осколки пластика, используются в качестве денег.
