рассказала Оле, что Мартинички имели еще одно значение. Они символизировали детей.
Белка так опешила от этих слов, что даже не успела возразить. А Любовь Владимировна снова расцвела:
– Не совсем так. Ты сейчас говоришь о кукленышах. Они делаются по тому же принципу, но отношения к мартиничками не имеют. Вот, посмотрите, это Неразлучники, – она указала держащихся за руки «мужчину» и «женщину». – Их делали на свадьбу. Считалось, что пока кукла цела, остуда семье не грозит. Ну а когда у пары появлялись дети, то делали кукленышей и подвешивали между «родителями». Вот так.
С этими словами Любовь Владимировна взяла ближайшего к ней мартиничка и подвесила к Неразлучникам.
– Сколько детей, столько кукленышей, – рядом с красной, Белкиной куклой повисла белая. Та, которую сделала Люда. Любовь Владимировна полюбовалась на них и спросила: – девочки, вы же не против отдать этих куколок в коллекции? Очень уж аккуратные они у вас получились.
Белка пожала плечами: нарушив порядок действий, она не дала мартиничку стать ритуальным. Насчет Люды уверенности не было, но та сама должна понимать, что натворила. Но та захлопала в ладоши:
– Получается, мы с Олей теперь сестры? раз наши куколки у одних родителей.
Белка отшатнулась. Вот только родственных связей с этой ненормальной ей и не хватало! За спиной уже послышались смешки.
Любовь Владимировна тоже рассмеялась:
– Ты слишком много хочешь от обычных кукол! Для того чтобы стать сестрами, нужен другой обряд, да хотя бы похорон кукушки. Но он временный! После этих слов Белка уже спокойно смотрела на то, как её мартиничка вместе с новой семьей убирают на полку. Он отразился в зеркале, и на миг показалось, что в его глубине стекла качнул голыми ветками заснеженный лес.
Белка быстро оглянулась – никто этого не заметил. Все занимались своими куклами, а Ирина Стефановнаходила вдоль столов, как в классе. Потом она остановилась рядом с Ремизовым.
– Надо же! Оказывается, ты тоже умеешь не отставать от коллектива. Когда захочешь, разумеется.
Илья не ответил. Он завязал последний узелок и взял маркер. А потом быстро нарисовал кукле глаза, нос и огромную – от уха до уха – улыбку. На нитках получилось плохо, лицо перекосилось, и Белка вздрогнула – страшилище!
– Вот, Людка! Это тебе! – Илья рассмеялся и кинул поделку Лизоблюдке.
Кукла ударила её по лбу и упала на стол.
Наступила тишина. Слышен был лишь треск люминесцентной лампы под потолком и гневный возглас учительницы:
– Ремизов! Что ты себе позволяешь! – показался вскриком раненой птицы.
Люда спокойно подняла куклу через первый попавшийся лоскуток, осмотрела и… швырнула обратно:
– Тебе того же, и по тому же месту!
Белка ахнула. Она поняла, что именно сейчас сделала Людка. И сделала так спокойно, как будто ей каждый день приходилось отправлять в обратку проклятия и сглазы.
А,
