был в музее полиграфии. Так вот там узнал, что раньше на печатных станках стояли матрицы. Если на них посмотришь – чёрт-те что, ничего не поймёшь, всё наоборот, всё навыворот, а если отпечатать с матрицы страницу – всё точно, как надо!
– Верно. Поэтому даже ДНК называют матричной ДНК. Так вот, когда обычные клетки делятся, они получают по обе копии ДНК. Учёные ещё в девятнадцатом веке заметили, что при митозе каждая хромосома создаёт свою копию, и они расходятся по дочерним. А вот при мейозе – процессе созревания половых клеток, количество хромосом уменьшается вдвое – у человека, например, в обычных клетках 46 хромосом, а в половых 23.
– А, поняла! И когда половые клетки от родителей сливаются во время полового акта, количество хромосом восстанавливается! – догадалась Дашка. – Вот почему я и на маму похожа, и на папу.
– Так вот зачем нужен половой процесс, а вовсе не для того, что ты подумал, Рав! – сказала Умка.
– А чё я? Я ничё.
– Тогда перестань глупо ухмыляться.
– А почему я похож ещё и на дедушку с бабушкой, да притом с разных сторон? – удивился Кеша.
– Дело в том, что при мейозе происходит ещё один процесс – обмен информацией. Две половинки хромосом склеиваются во многих местах между собой, и их кусочки меняются местами, то есть переходят из одной хромосомы в другую. И поэтому в каждой отдельной хромосоме оказываются гены и от мам, и пап, от дедушек и бабушек и, вообще, от всех предков. А потом к этой, по сути дела, новой хромосоме приходит другая с похожим набором генов, но от партнёра. И это, в свою очередь, приводит к ещё большему отличию следующего поколения от предыдущего. Так и обеспечивается разнообразие внутри вида. Поэтому мы так не похожи друг на друга.
– Вот вам теория Дарвина в кратком изложении, – с ухмылкой сказал Женя.
– Нет. Это не теория Дарвина. Всё, что я рассказала до сих пор, это клеточная теория и начало генетики. Об эволюции мы ещё практически не говорили. Скажите, кто из вас знает об этой теории?
– Нам этого не задавали, – оправдалась Умка.
– Я читал что-то об этом… – туманно пробормотал Кеша.
– Теория о том, как произошли виды, – бодро сказала Даша, но потом добавила: – Однако это всё, что знаю…
– Всё с вами ясно. Нет ничего ужасного в том, что вы не знаете. Как, впрочем, и, на мой взгляд, девяносто процентов человечества, которые тоже с ней не знакомы. Плохо то, что, не зная деталей, не понимая сущности и не вникая, люди рассуждают о теории и даже отмахиваются от неё как неправильной, – заметила Оля.
– Я слышал, что в теории Дарвина было много недостатков? – выразил сомнение Кеша.
– Вот-вот, об этом я и говорю. А в какой теории их нет? А что остаётся, если отвергнуть её? Вера в божественное создание всего живого за семь дней? Останутся только эти религиозные догмы, не имеющие ни малейшего подтверждения, кроме «святой книги», якобы написанной под
