с матушкой моей (царствие ей небесное!) возились как с малым дитем. У меня один сынок, Глебушка, колечки наследовать некому. А оно девичье, в моих летах такое негоже надевать.
– Да что вы, Елизавета Николаевна, не стоит, – начала отнекиваться Глафира. – Я за свою работу жалованья сполна получаю. А матушка ваша (царствие ей небесное!) была золотой души человек. Мне в радость.
– Так и мне в радость подарки дарить милым людям, – засмеялась княгиня и уплыла в малиновый будуар, откуда вскоре вернулась с маленькой бархатной коробочкой. – Вот, держите на память о нашем доме.
В коробочке, на алой атласной подкладке улыбалась жемчужина в веночке кружевных лепестков. Тоненький ободок в сочетании с легкомысленным ажуром и в самом деле не подходил дородной княгине. Глафира снова начала отнекиваться, хотя влюбилась в кольцо с первого взгляда. Елизавета Николаевна умела настаивать на своем, поэтому в тот день преданная горничная убежала домой с драгоценным подарком на тонком пальчике.
– Ишь ты, – восхитилась мать, – знать, любит тебя хозяйка. Молодец, Гланя, хоть в чем‐то выгоды не упустила.
Семен же изысканному украшению невесты не обрадовался.
– С чего это князья так расщедрились, а? – скрипел он, придирчиво рассматривая драгоценность. – Небось, неспроста… Ты, наверное, с Глебкой шуры-муры водишь, княгиня в курсе, вот и замаливает сыновьи грехи?
– Да что ты такое говоришь, Сема, побойся Бога! – вспыхнула Глафира. – Просто женщина она добрая, нежадная.
– Что‐то я доброты от их семьи пока не видал: ни на заводе, ни в учебе, ни в коровнике. Только тумаки да поучения.
– А работать так, чтобы наниматели довольны были, ты не пробовал? – вырвалось нечаянно, и она тут же прикусила торопливый язычок.
– Как-как? Не расслышал.
– Говорю, будет и твое время, еще и похвалят, и одарят. Сам увидишь, какие это люди, – успокоила и его, и себя.
– Все‐таки я тебе не верю. Княжич по дому ходит, глазки строит. Молодой да пригожий. Наверняка щиплет за занавесками.
– Прекрати немедленно или я уйду! – Серые глаза горели, голос окреп.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Семен, – просто моя ты, не хочу делиться ни с кем, даже чтобы смотрели, не хочу.
После таких слов барышня, как и положено, растаяла, а кавалер, притворившись успокоенным, на самом деле затаил темные мысли.
Работа в поле у Семена закончилась быстро и неожиданно: вверенное ему стадо ополовинили волки. Вроде и не положено клыкастым в это время промышлять, но невезучая звезда Глашиного жениха и тут его подвела. Староста Елизарий, в чьем ведении находились буренки, рассвирепел и приказал гнать нерадивого пастуха поганой метлой. Маслобойное производство, прославившееся на всю Россию и даже за ее пределами, требовало жесткой руки, хочешь жить справно – работай.
Семен обиделся и надумал податься в город на заработки.
– Нет
