в существование которых искренне верили. Такая уж у них была тогда жизнь, всецело зависела от природы. Какая жизнь – такие и боги. Но если языческие боги – ересь, то, следовательно, и сами язычники должны быть искоренены из будущей жизни вечной. Так ведь, батюшка?
– Вот и ты, отрок, грешишь софистикой, – снисходительно улыбнулся отец Климент. – Приводишь доказательства, основанные на нарушающих формальную логику доводах. А отсюда и неверные выводы делаешь. Ибо сказано в евангелии от Иоанна: «В доме Отца моего обителей много». Найдется, думаю, и для тех язычников, которые жили до Спасителя.
– А как быть с современными? – настойчиво спросил Олег.
Отец Климент внезапно рассердился.
– Гореть им в геенне огненной, – рявкнул он, ударив кулаком по столу. Жалобно зазвенели ложечки в стаканах, словно маленькие колокола, растревоженные бурей. – Неоязычество – то же самое, что терроризм и другие губительные явления нашего времени. А неоязычники – пособники сатаны, призванные искушать человека, чтобы сбить его с пути истинного. Нет им прощения! И ныне, и присно, и во веки веков!
Олег почувствовал, как в нем разгорается дух противоречия. До этого он и сам думал почти так же, как отец Климент. Но после его слов захотел возразить. Однако не успел. Дверь в купе неожиданно распахнулась и появилась дородная женщина в форме проводницы. У нее было заспанное лицо.
– Что шумим? – спросила она возмущенно, однако не повышая голоса. Было видно, что ей это стоило больших усилий. Ее взгляд остановился на стаканах с остатками чая и выразил понимание. – А, коньячок… Постыдились бы! Вроде приличные люди.
– Храни тебя Господь, дщерь неразумная, – негодующе ответил отец Климент. – Чай мы пьем, не коньяк. И ведем споры богословские. А что пошумели немного, так на то была причина. Сам Господь прогневлялся деяниями нечестивых. Как сказано в евангелии от Матфея, греховен только напрасный гнев. И святые апостолы говорили: «гневаясь не согрешайте». И потому не согрешил я, что гнев мой праведный.
Проводница была явно ошеломлена потоком слов, которые обрушил на нее отец Климент. Она не поняла из них и половины, но переспрашивать не стала.
– Так ведь ночь, батюшка, – сказала она почти извиняющимся тоном. – Спят все пассажиры. Понимать бы надо!
– И то правда, пора и нам на покой, – произнес отец Климент. Его раздражение схлынуло, уступив место обычному снисходительному благодушию. – Вот только чай допью. А то от разговоров в горле пересохло, яко в пустыни, где Спаситель наш провел сорок дней и ночей без пищи и воды и был искушаем от диавола. Верно сказано, что во многом глаголании нет спасения. Иди с Богом, матушка!
Проводница ушла, ничего не сказав и осторожно прикрыв за собой дверь. Отец Климент обратил свой взор на собеседника, но в нем уже не было прежней ярости, вызванной вспышкой гнева против неоязычников.
– Благословенной тебе ночи, человече, – произнес он если и не кротко, то беззлобно. – Спи с Богом в душе и не греши даже в помыслах своих.
– Спасибо, батюшка, на добром слове, – ответил Олег. Он тоже не
