плетут, страшилки воротят, говорят, сад там – невиданной красоты, восхитительный. Я не удержался и заглянул. Так не зря молва идет, я таких роз в жизни не видел! Тебе, Даня, стоит туда съездить, написать пару картин. Правда, неприветливый парень там дом стережет, но он как услышал, что я цветочник и пришел поглядеть на саженцы, подобрел, даже за забор пустил. Заклиньем ту местность кличут, съезди, посмотри.
– Как-нибудь обязательно загляну, все равно пленэрную живопись нужно делать.
То была правда. И ложь. Но Викентию словно были неинтересны ни мои слова, ни мои действия, он жил в своем мире – зеленом и по-своему простом. Иногда, не следя за временем, я оставался в этой лавочке и растворялся в пространстве. Люди приходили и уходили, рассказывали свои истории: кто-то шел на похороны, кто-то на свадьбу, родился ребенок, праздник у сестры или мамы, приехала дальняя родственница. Все эти слова звучали в пространстве и растворялись, а парень составлял букеты и подрезал цветы. Цветы! В его мастерской это слово звучало по-особенному – гордо и одиноко.
В тот счастливый день я снова наведался в лавку, но Викентия там не застал. Вместо него меня встретила улыбчивая девушка с огненно-рыжими волосами, широкой улыбкой и конопушками. Я, конечно, не удержался и задал вопрос. Она ответила:
– Викеша уехал в Заклинье, это недалеко. Сказал, что тот сад с землей сравнять хотят, под стройку территорию отдают. Вот и помчался что-то там выкапывать, говорит, еще можно спасти цветы, ну, вы же его знаете, – она слегка закатила глаза.
– Да. – Я не знал Викентия, но знал его отношение к цветам. Видимо, посмотреть тот сад я уже не успею.
– Что для вас? – девушка, в отличие от владельца, была энергичной, веселой, быстрой в движениях, но одна черта все же объединяла цветочников. В момент соприкосновения с растением время будто останавливалось для них, столько любви в глазах я не замечал даже у матерей, глядящих на своих детей. Это живое чувство создавало невообразимое ощущение.
– Мне бы белые розы, – я смотрел на нее, и слова проваливались куда-то глубоко внутрь, мне не хотелось говорить – только смотреть и слушать.
– Белые розы у нас из Эквадора, высокие, крупный бутон, потрясающие.
– Можно мне пятнадцать штук?
– Без упаковки?
– Без.
Ее огненные волосы перемещались по зеленому пространству, я глядел и думал о свече, что несут в темноте храма к алтарю. И этот запах ладана.
– Еще что-нибудь? – ее звонкий голосок вернул меня в реальность, буквально выдернул из грез.
– Нет, спасибо.
– По карте? Три тысячи семьсот пятьдесят рублей, пожалуйста. – Я приложил карту к аппарату.
Пока я копошился, девушка уже упаковала розы в бумагу. Как только чек выполз из полагающегося места, она вручила мне сверток.
– Всего доброго, хорошего дня! – Уходя, я не смотрел на нее, но знал, что цветочница
