стоит Николай. Ярко выделяется острый ворот белоснежной рубашки. Несколько верхних расстегнутых пуговиц открывают вид на кадык и впадинку у основания загорелой шеи. И я невольно сглатываю.
– Саша, – хрипло произносит Одинцов. – Остановись, пожалуйста.
– Что вам надо?
Люди в час-пик ломятся в метро, как от толпы зомби в разгар постапокалипсиса, и стоит Одинцову перегородить дорогу, на него тут же обрушивается шквал недовольных выкриков.
Но ему плевать. Он не уходит от турникета. Так и стоит, широко расставив ноги и распрямив плечи. И с места его, кажется, даже ядерный взрыв не сдвинет.
– Пожалуйста, – повторяет он, не сводя с меня взгляда. – Я хочу поговорить. Приложи свою карту.
Ну да, у такого, как он, ведь нет «карты-тройки».
– Сначала верните мне то, что вам не принадлежит.
Он играет желваками и снова ныряет рукой в карман пиджака. Щеки моментально вспыхивают от собственной запредельной смелости и такого обескураживающего факта, что Одинцов все-таки чертов фетишист.
Он кивает, соглашаясь передать мне трусики, оказавшиеся у него в заложниках. А я не хочу всю экспедицию думать, что он может в любой момент выбить меня из колеи, если в его кармане снова мелькнет черное кружево.
Как завороженная, тону в его ярко-синих глазах, а потом протягиваю карту, и он прикладывает ее к датчику.
Турникет распахивается, Одинцов медленно и степенно, как ледокол, проходит первым, и поток вечно спешащих снова возобновляется.
Люди бегут по свободной левой стороне, а я ступаю на правую сторону эскалатора, прижимаясь к поручню. Николаю ничего не остается, как последовать за мной.
Интересно, когда он в последний раз был в метро? И почему именно он устремился за мной, а не мой собственный парень? Разве Одинцову не нужно отмечать помолвку?
Ох, какой же он все-таки большой…
Особенно когда стоит на две ступени выше, а я вынуждена смотреть на него вот так, снизу вверх, пока мы медленно погружаемся под землю. Поза до ужасного двусмысленна, а разница в росте у нас сейчас примерно такая же, как если бы я встала перед ним на колени.
Судя по тому, как он впивается в поручень до побелевших костяшек и возводит глаза к потолку, думает он о том же. Я не понимаю, почему я с такой уверенностью чувствую, о чем думает другой человек, но некоторые его эмоции и мысли я читаю как раскрытую книгу.
Протягиваю руку ладонью кверху и твердо произношу:
– Вы обещали.
Колючие острые сапфиры впиваются в мое лицо.
Спускаются к моим губам.
И я снова задерживаю дыхание. Головокружение из-за нехватки кислорода рядом с этим мужчиной становится нормой.
Скоро придется носить кислородные баллоны, как у водолазов, чтобы дышать смесью, которая не будет содержать бергамота и лимона. Ведь именно от них мои коленки превращаются в желе.
Он стоит слишком
