Я в безопасности.
Мы молча смотрим друг на друга, и я практически слышу отзвук его голоса: он ритмично читает стишок в конце моей любимой сказки, «Шарлотта и зеркало забытых вещей», и угасающий трепет каждого слога убаюкивает меня, маленькую, пятилетнюю. «Шарлотта смотрела в зеркало и видела много вещей», – бормотал он неисчислимое количество раз. «Бочонок, бумажки, ботинок, бананы, что солнца желтей…»
– Все хорошо, – уверяю я его, сжимая руку.
Сирил выдыхает, стискивает зубы и наконец кивает.
– Нельзя расслабляться, Исда. Никогда. – Он понижает голос: – Уверен, незачем напоминать, что беспечность может стоить тебе жизни.
Я качаю головой:
– Незачем.
– Хорошо. Потому что если я тебя потеряю… – Он сглатывает и сжимает переносицу тонкими пальцами. – Я не выдержу. – Он опускает руку и накрывает мою кисть ладонью, а уголки губ в улыбке изгибаются кверху. – Кроме того, ты оказалась просто незаменимой со своими способностями к подмене памяти. Не знаю, справился бы театр без тебя.
Я смеюсь:
– Рада помочь.
Он всматривается в мое лицо мягким взглядом:
– Но тебе самой этого достаточно? Я не меньше тебя хотел бы, чтобы тебе было незачем прятаться, чтобы ты могла принимать большее участие в выступлениях. Небеса знают, как вокалистка ты куда лучше, чем те, кого я когда-либо нанимал.
Румянец покрывает щеки.
– Мне достаточно и этого.
Он склоняет голову, ощущая дрожь лжи. Мы оба знаем, что ничего не будет достаточно, пока я не могу встать на этой сцене.
Я склоняюсь к нему и смотрю в глаза.
– Я и так получила больше, чем любой другой гравуар, и за это буду вечно благодарна.
– Обещай, что будешь вести себя осторожнее.
Я киваю:
– Такого больше не повторится.
Он смотрит на меня долгим взглядом, затем отпускает руку и устраивается в высоком кожаном кресле за столом. Лицо его расслабляется.
– Так. Если не считать происшествия с Роденом, я бы сказал, ты сегодня неплохо справилась. После «Le Chanson des Rêves’ публика осталась в отличном настроении.
Я ерзаю на краешке сиденья, не пытаясь изгнать из голоса радостное возбуждение.
– У меня получилось стереть тот момент, когда у тенора сорвался голос, как минимум у трех четвертей зала!
Губы Сирила изгибает довольная улыбка.
– У тебя получается все быстрее. Такими темпами мы распродадим все места на «Le Berger[6]» за несколько месяцев.
– Ну на него-то билеты продать не так уж сложно.
Сирил берет со стола одну из бутылочек с эликсиром памяти и катает по ладони.
– Народ всегда его обожал, это правда.
Флакон у него в руках такой же, как и все другие, которые мне когда-либо встречались, и все равно я замечаю,
«Le Berger
