с усмешкой взглянул на насупившегося внезапно Григория и с лукавой усмешкой ему подмигнул. Парень расшифровал это мимику так: не трясись, мол, дружище, нас здесь всего только двое. Причём оба отстали от своих военных частей и выходим из окружения фрицев. Так что, никто не будет болтать о таком разговоре. Самому выйдет дороже.
Чтоб разрядить возникшее вдруг напряжение, Леонид начал рассказывать другую историю:
– Перед самым началом наступления немцев прибыл к нам в роту новый молодой комиссар. Сразу видно, что не боевой офицер, а обычная «крыса из глубокого тыла». Очень похоже, что где-то проштрафился, вот его и отправили на перевоспитанье в военную часть.
Толстый был как бочонок, а вредный, просто кошмар. К тому же такой ужасный службист, что просто мама твоя не горюй! Целыми днями он шастал по машинному парку и всем во всё тыкал. То пилотка криво сидит. То верхняя пуговица на гимнастёрке расстёгнута. То честь ему отдали, как-то небрежно.
В общем, замучил всех до смерти. А ничего с ним сделать нельзя. Комбат в его дело не вмешивался. Да и требовал политработник лишь то, что положено по уставу РККА. Против него не попрёшь.
Меж тем, немцы к нам подошли почти что вплотную, и мы оказались на второй линии фронта. Встали в небольшом зелёном лесочке и начали там обустраиваться. Первым делом, вырыли яму под отхожее место.
Как всегда, сделали её аршином длиной и шириной и глубиной в два раза больше. Положили по обоим краям две толстые широкие доски. Поставили вокруг ширму из брезента на кольях, и всё, сортир совершенно готов. Пожалуйте граждане в гости.
Тут наступило небольшое затишье, и двое суток мы жили там, как на курорте. На третий день появилась проклятая «рама». Она покрутилась над нами и улетела домой. Ну, мы-то калачи уже тёртые. Знаем, что за этим последует.
Тут или штурмовики к нам нагрянут, или дальнобойные пушки начнут нас утюжить. Мы все подобрались и стали прятаться кто, где сумел. Кто в танк свой полез. Кто под днище машины забрался. Вся охрана с обслугой по окопам сховалась.
И в это самое время, у нашего необстрелянного в боях, комиссара прихватило живот. Он и помчался в сортир. Только, видать, он там угнездился, словно на жердочке, как начался сумасшедший обстрел. Крупнокалиберные снаряды полетели со свистом и стали рваться вокруг с оглушительным грохотом.
Осколки летят во все стороны и над ухом визжат, что твои циркулярные пилы. Ну, ты сам парень знаешь, как это бывает. Страшно, аж жуть, и только после каждого залпа, мороз по коже дерёт.
Скоро ли, коротко, обстрел, наконец-то, закончился. Мы вылезли из наших укрытий, потушили огонь в паре танков, что загорелись от прямых попаданий, и перевязали товарищей, которые получили ранения.
К счастью, никто в этот раз не погиб. Когда разобрались с потерями, тут кто-то вспомнил про политрука. Мол, мы-то все спрятались кто, где сумел, а он в это время, спустивши штаны, сидел за брезентовой стеночкой.
Никому даже в голову тогда не пришло,
