посетителям.
Леклер вслед за подругой прошагала в знакомые апартаменты и, миновав пустующую после увольнения очередной секретарши приемную, встретилась взглядом с Алехандро в деловом костюме, тот встал из-за стола и, не скрывая своей радости, с характерным звуком поцеловал в обе щеки поочередно сначала свою дочь, а затем и Мари.
– Ведь даже без слов Исабель, я почувствовал нашу скорую встречу, сеньорита Мари, – сказал непринужденно на испанском мэр, длинные шторы за его спиной колыхались в прикосновениях робкого ветра.
– Прости, дорогая, я не могла не проговориться папеньке о твоем возвращении, – призналась ласково Исабель, Иглесиас старший стоял в полуметре от посетителей возле громоздкого письменного стола, заваленного бумагами с гербовыми печатями Французской республики.
– Вы не утомились в перелете, как вам Руан после жизни в Вашингтоне? – спрашивал мужчина, внешностью и даже манерами походивший на свою дочь.
– Цветет и хорошеет, господин Иглесиас, – заверила несколько официально Леклер, словно бы она находилась в роскошном кабинете в качестве просителя или подчиненного.
– Рад это слышать из ваших уст, сеньорита Мари, но без стеснения обращайся ко мне по имени, – сказал по-отечески мэр, дорогой пиджак с парой горизонтальных порезов для карманов выгодно скрывал легкую полноту его тела.
– Конечно, дядя, – поспешила поправиться Мари, когда Алехандро жестом руки предложил усесться в тканевом диване перед чайным столиком в углу.
– Не помню, чтобы ты когда-нибудь так лестно отзывалась о жемчужине архипелага, – заметила Исабель, подняв со стола забытый ей складной таиландский веер, и принялась неторопливо размахивать им возле своего лица, локоны ее темных волос сразу оживились.
Леклер, последовав предложению Алехандро, устроилась на диване и оправдывалась перед подругой:
– Кажется, тогда я еще не знала, что далеко за морем есть целый мир.
Улыбчивый мужчина по привычке потянулся к телефону, чтобы попросить у вечно молодой секретарши принести ему и дорогим гостьям чаю, однако он, вспомнив об очередном увольнении, был вынужден отказаться от этой идеи и попросить об услуге свою дочь.
– Знаю, что на большой земле все иначе, но я не смог отпустить Исабель в такую даль от дома, – признался снова Алехандро, хотя Мари догадывалась, что это решение было продиктовано, прежде всего, его нежеланием оставаться в одиночестве после смерти супруги, от чего мэр так ревностно оберегал единственную дочь.
– Искренне надеюсь, что этот остров навсегда останется таким, каким я его знаю и помню, дядя, – сказала мечтательно Леклер, в то время как Исабель удалилась из кабинета через двери личных апартаментов, где, впрочем, Иглесиас старший предпочитал не задерживаться: резиденция их семьи находилась в черте Руана и тоже охранялась французскими солдатами.
– И каким же ты его помнишь?
