была наглухо заколочена? Отдергиваю пыльную ткань и замираю. Окно было разбито… Прямо из отверстия впервые за долгое время в комнату ворвался ветерок, обдавая волной свежести и прогоняя прочь затхлость. Тихий свет, пробивавшийся сквозь паутину, осветил помещение. Поворачиваюсь и ахаю. Здесь не было ничего. Никакой мебели, за исключением того самого туалетного столика. Вдоль стен стояли картины в тяжелых дорогих рамах. Приблизившись, я поняла, что это были портреты. Но какие-то странные. Все холсты были исполосованы ножом, словно кто-то желал вырезать чье-то изображение.
Мне становится жутко от вида этих изуродованных картин, и я отступаю к дверям. На сегодня более чем достаточно. Пора вернуться к Мирей. Малышка должна уже проснуться и, наверняка, она до смерти испугалась этого мрачного замка. Ступая по стеклу, спешу к выходу, стараясь больше не смотреть на столик и разбитое зеркало. И тут замечаю под ногой красивый пергамент. Он был примечателен тем, что по краю был вышит серебряными нитями, а надпись выведена золотыми чернилами.
– Герцог и герцогиня Фиантен с радостью в сердце сообщают, – начинаю с запинкой читать наполовину стертый текст, – что в пятый день месяца Паладина их дочь, Элая Аврора Фиантен, будет обвенчана с его высочеством, принцем…
Дальше пергамент был выжжен. Белочка опускается рядом и поворачивает голову под тем особым углом, который отличает сов от остальных птиц. Стараясь не замечать ее пронзительного взгляда, ухожу из комнаты. Сегодня возьму швабру и ведро воды и хорошенько уберусь тут. Принесу свежие цветы, поставлю хорошую мебель из соседних комнат. Пусть это будет началом моей помощи той, что так ее ждет от меня.
Поднимаюсь в башню и нахожу Мирей сидящей на столе-самобранке и с аппетитом уплетающей хлеб с маслом. Я страшилась, что при моем появлении, девочка испугается, но нет, наоборот, детское личико озарила счастливая улыбка, а глазки засияли.
– Ты пришла! Скорей отрежь мне кусок ветчины! Я жутко голодная.
– Хорошо, – невольно смеюсь такой детской непосредственности.
И, сделав толстый бутерброд для Мирей, стала наблюдать за тем, как она уплетает его за обе щеки.
– Как я и обещала, – говорю после паузы, – что, если смогу вылечить тебя, то верну домой. Думаю, завтра я отнесу тебя к мосту.
Малышка перестает есть, глазки становятся серьезными.
– Я не хочу, – срывается вдруг с дрожащего ротика, – я не хочу домой…
Глава восьмая
От изумления на время пропадает дар речи. Внимательно смотрю на Мирей. Личико грустное, бровки хмурятся. Остатки того, что когда-то было платьем, свисали с плечиков девочки, оголяя живот и грудь. Лучше пока не расспрашивать ее о том, почему ей не хочется обратно.
– Пойдем, поищем тебе новую одежду, – протягиваю руку, неуверенная, что ее возьмут. Но на удивление мягкие теплые пальчики крепко обхватили
