синьор! Словно длинноволосый пророк! В жизни не встречала художников, что не выносят похвалы: обычно я диву даюсь от того, сколько подобной опьяняющей сладости они могут поглотить зараз и не пошатнуться. Но вы, должна заметить, составляете исключение. Поздравляю!
Она шутливо сделала реверанс, Челлини отвесил ей радостный поклон и, повернувшись ко мне, сказал:
– Я хочу попросить вас об услуге, мадемуазель. Не могли бы вы позировать мне для портрета?
– Позировать для портрета? – изумленно воскликнула я. – Синьор Челлини, даже представить не могу, почему бы вам вдруг захотелось так беспечно тратить свое драгоценное время. В моем лице нет ничего достойного и минуты вашего внимания.
– Прошу меня простить, мадемуазель, – серьезно ответил он, – я посмею с вами не согласиться. Мне уже не терпится перенести ваши черты на холст. Знаю, вы сейчас нездоровы, и лицо ваше утратило привычную округлость и цвет. Только я не поклонник красоты пышных молочниц. Во всем я ищу ум, вдумчивость и внутреннюю утонченность – в общем, мадемуазель, у вас лицо человека, снедаемого внутренними терзаниями, а посему могу я еще раз попросить вас уделить мне немного времени? Вы не пожалеете, уверяю.
Последние слова он произнес тихо и очень вкрадчиво. Я поднялась с кресла и посмотрела прямо ему в глаза – он ответил мне не менее уверенным взглядом. Меня вдруг охватил странный трепет, а вслед за ним – непередаваемое ощущение абсолютного спокойствия, которое мне уже довелось испытать. Я улыбнулась, не могла не улыбнуться.
– Я приду завтра.
– Тысяча благодарностей, мадемуазель! Сможете быть у меня в полдень?
Я вопросительно посмотрела на Эми, восторженно хлопающую в ладоши.
– Конечно! В любое подходящее время, синьор. Мы перенесем экскурсии так, что они не будут совпадать с вашими встречами. Как же интересно будет понаблюдать за ежедневным продвижением рисунка! Как вы его назовете, синьор? Как-то причудливо?
– Это зависит от того, что в итоге получится, – ответил он, открывая перед нами двери мастерской и кланяясь со своей привычной учтивостью. – Au revoir, мадам! A demain2, мадемуазель! – И бархатные фиолетовые портьеры мягко сомкнулись, как только мы вышли.
– Есть в этом юноше что-то странное, да? – сказала миссис Эверард, пока мы шли по длинному коридору отеля Л. обратно в свои комнаты. – То ли что-то дьявольское, то ли ангельское, а может, и то и другое.
– Мне кажется, отчаявшись постигнуть поэтические капризы гения, люди называют таких чудаками, – ответила я. – Он определенно незаурядная личность.
– Что ж! – продолжила моя подруга, задумчиво наблюдая свое хорошенькое личико и грациозную фигуру в высоком зеркале, что заманчиво стояло в углу залы, по которой мы как раз проходили. – Скажу только, что свой портрет я бы ни за что не позволила ему рисовать, если бы он вдруг попросил! Я бы до смерти перепугалась. Видимо, находясь в состоянии душевного расстройства, ты его совершенно не боишься.
– А я
До завтра (
