ружье в руки, я мгновенно прицелился им в мужчину в очках и выстрелил прямо ему в лоб, так что очки у него соскочили. А вот купили мне это ружьё после такого выстрела или нет, не помню. Помню только, что все люди, окружавшие тогда меня, были спокойные и счастливые.
Следующие воспоминания идут также отдельными мазками. Вот отец несёт меня на руках по нашему переулку, почти бегом, воет сирена, мать бежит рядом. Я ничего не понимаю, но то, что взрослые люди были напуганы, передалось и мне. Война, немцы бомбили Москву. Дом, в подвале которого находилось бомбоубежище, и сейчас стоит на углу Красной Пресни и Волкова переулка, а наш дом номер 12 находился по Волкову переулку и выходил окнами прямо на зады зоопарка. Этот дом сейчас не существует. На его месте построено здание ГАИ. Ещё помню, как мужское население нашей коммуналки загружало песок на чердак нашего деревянного двухэтажного дома для того, чтобы гасить зажигательные бомбы. На Красной Пресне было много заводов, и немцы усиленно бомбили этот район Москвы.
В сентябре 1941 отец отправил нас от своего завода в эвакуацию. С нами ехала и тётя Надя, жена моего дяди по матери, Серёжи. Ехала она с сыном Толей, моим двоюродным братом. Ехали в товарных вагонах. Привезли нас в Вятские Поляны (Мордва). Поселили в хате. Мать работала в колхозе. Помню, как-то она меня взяла с собой в поле. Женщины серпами резали лён и вязали его в снопы. Для городских женщин работа была тяжёлая. Весной 1942 года приехал отец. Его военный завод эвакуировали из Москвы в Вятские Поляны. Почему-то мать с отцом там часто ругались. Мать перешла на работу в инкубатор по выращиванию цыплят. Скоро на яйца мы смотреть не могли. Осенью 1942 года отца забрали на фронт, и он к нам уже более не вернулся.
Вновь я увидел его уже после окончания войны в июне 1945 года с новой полевой женой. Ох и обидно мне было до слёз! У многих мальчишек, моих сверстников, отцы погибли на фронте, и это справедливо считалось достойным уважения и сочувствия, а у других отцы возвращались, и они ходили героями. Я, как и многие мои сверстники, вначале ждал отца с фронта, потом, когда в начале 1945 стали возвращаться некоторые отцы, мать мне объявила, что отец погиб и ждать его не надо. Правду я узнал случайно. В школе объявили, что для детей погибших отцов открыта столовая (столовая находилась в районе Пушкинской площади). Я поехал туда, отстоял длинную очередь, и когда проверили списки, мне объявили, что отец мой жив и обед мне не положен. В школе на уроке у меня случилась истерика. Я громко рыдал на весь класс. Вызвали мать в школу, тогда всё и открылось.
В начале 1943 года, после разгрома немцев под Сталинградом, было ограничено, но всё-таки разрешено возвращение в Москву из эвакуации. За нами приехала мамина сестра, тётя Тоня, которая работала в московской милиции телефонисткой и поэтому получила пропуск и разрешение на поездку за нами. Основным детским воспоминанием трёх последующих лет был голод. По возвращении в Москву мы с матерью жили в семье бабушки и дедушки в Большом Демидовском переулке, район улицы
