что ли спрыгнула, Люшка! – пустив от волнения петуха, вскричал Степан и тут же поправился, оглянувшись. – Простите, Любовь Николаевна… Да только как же я решиться могу… такое предложить…
– А не можешь, и ладно, – равнодушно согласилась женщина. – Твоя воля. Повесишь это на стену в избе, будешь любоваться. Корзину лучше у меня забери… И вот еще что, к слову. Как Ботька Камишу напугал, знаешь? И чего дальше было?
– Убил бы паршивца… – сквозь зубы прошипел Степан.
– Убивать не надо. Вспомни, как сам мальчишкой ящерицам не только хвосты, но и лапы отрывал и глядел – вырастут или нет. А птиц сколько сгубил?.. Но ты поговори с ним. Отца у них нет, так что ж – кто-то должен. Припугнуть можешь слегка. Чтоб он к Камише со своим естествоиспытательством и близко не подползал. Понял?
– Понял. Сделаю, – кивнул Степан.
– Хорошо.
Помолчали. Рынок гудел сотней голосов одновременно, ритмично и завораживающе.
– Люшка, скажи, – с отчаянием в голосе вымолвил Степан. – Может мне бежать отсюда давно надо, а? Ноги уносить? Как можно дальше. В Сибирь, а? Любовь Николаевна, ну ответь ты мне хоть раз напрямики! Я ведь из-за тебя тогда в Синих Ключах остался! Не будь твоего слова, ушел бы плотогоном, или к своим, в Первопрестольную…
– От себя бежать и самого себя бояться проку нет, – подумав, сказала Люша. – Я пробовала, потому знаю. Каждый день свое хотение ломать, наизнанку выворачивать и душу в кармане носить не сахар, но и гордыню тоже тешит. Оно же не только больно выходит, но и сладко и пьянит, как вина стакан, так? – Степан, потупившись, молча кивнул. – Что ж, покуда терпежу хватает, пей свое вино. А как не хватит, беги – я нынче тебя держать не стану…
Глава 4,
в которой читатель вместе с героями посещает Венецию и Константинополь, а также повествуется о вреде домашнего воспитания и превратностях любви.
– Радость и полнота жизни ощущается прямо в воздухе. Весь город поет – поют гондольеры, рыбаки, торговцы, домохозяйки, поют дети, бегущие в школу. Полгода – представьте! – с первого воскресенья октября длится карнавал. Весь город – один большой театр, каждый балкон над каналом – ложа. Помимо этого, почти в каждом дворце ставят свои спектакли. Восторг и опьянение праздника для всех – для богатых и бедных, простых и знатных, жителей города и его гостей. Все люди – актеры на сцене и продавцы и покупатели на ярмарке жизни… Ах, бамбини, запомните: на свете нет ничего краше Венеции…
Анна Львовна Таккер мечтательно сощурилась и рассеянно погладила жидковатые Атины кудряшки. Девочка слушала внимательно, глядя куда-то внутрь себя. Ботя, не слишком интересовавшийся балами и карнавалами, глядел на Анну Львовну, слегка расфокусировав зеленоватые, широко расставленные глаза. Так в музее посетители смотрят на прекрасную античную вазу.
