человеческий опыт. В этой книге Оден проживает лучшую пору своей жизни. сорока лет от роду, он уже ушел от марксизма и Фрейда, но еще не безнадежно «вошел» в христианство и философию Кьеркегора. В этот период жизни он на перепутье – слушает оперы в «метрополитен», тоскует о возлюбленном. Он сопоставляет и мыслит, и, несмотря на количество выпитого, которое упоминается в книге, это и самая трезвая эпоха его жизни. ничего еще не решено. Война окончена, но никто не представляет до конца ее кошмарных последствий. Век тревоги достиг высшей точки траектории – и замер в пространстве истории. Что будет дальше? третья мировая? Эра милосердия? Как повернется судьба Одена и «всех этих соединенных Штатов»? европы и англии? России? литературы?
Уистен Хью Оден
Застольные беседы с Аланом Ансеном
16 ноября 1946
Оден пригласил меня на чашку кофе к себе домой, на Корнелиа-стрит 7, 4E{1}. Обстановка: в передней – раковина, плита и огромная деревянная столешница. В большой комнате – два глубоких уютных кресла, обитых коричневым бархатом, между ними – журнальный столик. Койка, застеленная голубым одеялом. Ряд книг на длинной полке. Среди них – многотомный Оксфордский словарь английского языка. На мое предложение вытереть кофейную посуду Оден отвечает отказом – это не к спеху.
Оден
Я переехал с Пятьдесят седьмой{2}. Слишком дорого. Один мой студент из Беннингтона, у которого, кажется, шашни с комендантом дома, предложил мне эту квартиру. В следующем году я получу профессорскую должность имени Чарлза Элиота Нормана в Гарварде-12 тысяч долларов в год{3}. А теперь я покажу вам портреты моей первой большой любви.
Ансен
Кто-то из участников спектакля «Волны»?{4}
Оден с притворным возбуждением роется в книгах, наконец открывает одну из них и показывает мне картинки, на которых изображены насосные установки. Оказывается, он привез эти книги с картинками из родного Бирмингема, когда последний раз был в Англии. Он признается, что испытывает глубокую привязанность к насосным установкам и отлично в них разбирается. Он показывает мне несколько иллюстраций из «Исландских легенд». Потом, широко улыбаясь, – несколько пейзажей и свои детские фотографии, а также книги о посещениях заброшенных шахт, принадлежащие перу перепуганных англичан ранневикторианской эпохи.
Ансен
Тут вам хватит материала на целую книгу прозы.
Оден
Нет, не думаю. Мне кажется, литературная критика должна существовать в форме
Небольшая улочка в Гринвич-Виллидж рядом с Вашингтон-Парк-Сквер, Манхэттен.
В доме 421 на Западной Пятьдесят седьмой Оден прожил полгода, с декабря 45-го по июль 46-го. Именно в этом квартале, в гей-баре «Диззи Клаб», он когда-то начал свое знаменитое стихотворение «1 сентября 1939 года»: «Я сижу в ресторанчике / На Пятьдесят второй / Улице…» (пер. А. Сергеева). На Корнелиа-стрит он жил с сентября 46-го по октябрь 51-го.
Одену так и не суждено было занять эту должность. О подробностях отказа см. ниже.
Так называлась пьеса, написанная одним из преподавателей начальной школы, где учился Оден. Об этой пьесе – как и о самом преподавателе (история сохранила нам его имя: Реджиналд Оскар Гартсайд-Бэгналл!) – Оден вспоминает в своем пространном «Письме лорду Байрону», к которому мы еще не раз вернемся. Видимо, из «Письма» дотошный Ансен и выудил информацию о пьесе.
