латном доспехе, с геральдическим изображением золотой чаши, на фоне солнца. Многие, проходящие мимо них люди отдавали лёгкие поклоны, или же чурались их.
Далее его путь продолжился в невысокую башню, поставленную посреди Кроссватча. Она была окружена чредой приземистых строений, уходивших вглубь, под землю и вместе с башней образующей единую систему помещений. Поднявшись по ступеням и минуя стражу, проверившую документы, он оказался на первом этаже, где всё заставлено столами. На крышках он заметил плесень, гниение, а пергамент, с которым работали люди, пестрел следами влажности. Маттоми удивился стойкости штабных бюрократов – они с утра до глубокой ночи проверяли документы, заполняли формуляры, контролировали поток бумаг, писали рапорта и составляли приказы. Целый рой сгорбленных над столами людей корпел над тем, чтобы работа армии не застопорилась о «военный порядок», больше походивший на беспорядок.
«Истинное поле боя бюрократии и армейского наплевательства», – подумал Маттоми.
Вскоре Маттоми уже стоял на коврике напротив высокого легионера, укутанного в пурпурный плащ, поверх чёрной мантии.
– Разрешите, – с поклоном вошёл дознаватель.
– Да. Проходи. И сразу можешь быть свободен, – властно сказал мужчина.
Пройдя по двум этажам, он оказался у главы всего собрания. На груди ярко сияет золотой герб страны. Радость и улыбку вызвало у Маттоми не холодно-официозное лицо воина, а сгорбленная фигура, полностью покрытая чёрной мантией с широким большим капюшоном.
– Шэх, как же я тебя видеть! – радостно крикнул Маттоми, подняв руки. – А я уж думал, что ты меня бросил!
– Я был весьма удивлён, когда какого-то пленника заинтересовали представители Гильдии охотников, – легионер посмотрел в сторону книжных шкафов и даже сделал шаг от своего роскошного резного стола, с зеркально-полированной крышкой. – И что пришёл ко мне… этот ур…
– Я прошу его не оскорблять! – повысил голос Маттоми, прервав человека, но заметив краем глаз, как шелохнулись воины «Палатина гвард» у клумб с цветами у входа, он с нотками извинения в голосе заговорил. – Прошу простить меня окаянного, но это мой… друг и я не хочу слышать, то как про него скверно говорят.
– Арп, – закончил фразу мужчина с худосочным лицом, презрительным взором голубых очей осмотрев охотника.
– Вы же говорили, что он вам не более чем товарищ, или напарник, – из-за спины вышел мужчина с округлым лицом, наголо побритый и подстриженный, и несущий на себе груз долга вместе с тяжестью углецветного латного готического доспеха.
– Сигизмунд, смотрю и вы здесь. Вы натёрли голову маслом… а я уж подумал, что это меня тут слепит – лысина или свет вашей праведности.
– Какой вы остряк. Вам нужно было тогда за серебро и богохульство челюсть подправить.
– Тише, господин Маттмаэль Тирон, – ехидно улыбнулся
