– подвинуть к окну я не могла. Если только надорваться при попытке и возле этого стола и помереть, к чему, понятное дело, я не стремилась. Поэтому оставалось только наклоняться как можно ниже, почти утыкаясь носом в рассыпанные по столу травки, поминать навий[3] и утешаться мечтой об увесистых монетках, которые я получу за свои снадобья.
Уже завтра старик Игнотий, знахарь из Полесья – того самого городка, куда завела меня судьба, – наконец отдаст оговоренную плату за месяц и я смогу пройтись по ярмарке не только чтобы поглазеть. Впрочем, дедуля немного отведет душу. Сложит серебрушки горсткой перед собой, глянет из-под густых седых бровей, а потом нарочито медленно выудит два кругляша из невысокой стопки. Обязательно отполирует их об рукав и положит на стол. Скажет:
– Надеюсь, ты не забыла, что я тебя не задаром жить пустил?
И усмехнется этак гаденько.
Разве можно забыть то, что происходит из месяца в месяц, всякий раз разыгрываемое как по-писаному? Мой тяжелый вздох и смиренный кивок тоже выучены, будто роль в балагане глумцов. Я уже наловчилась одновременно подсчитывать иную прибыль – за проданные из-под полы склянки – и в то же время сохранять покорное выражение лица. Хотя порой так хотелось вскочить, наорать на старика, стукнуть кулаком по столу и забрать свои кровные… Я ведь нанималась в его лавочку травницей, а не прошло и пары месяцев, как на меня повесили составление лекарств, уборку и ведение амбарной книги. За весь мой труд Игнотий благосклонно позволил жить на чердаке не за четыре серебрушки, а за две. Впору бы послать его куда подальше… Увы – старый хрыч был и правда талантливым лекарем. Я надеялась научиться у него врачебным хитростям, но вот загвоздка – он не брал подмастерьев. Зато ему нужна была травница, а позже, когда очередная девка-чернавка сбежала с проклятиями, – и та, кто будет следить за хозяйством.
Вот поэтому я и оказалась в полночь за дубовым столом с зелеными по локоть руками. Я надеялась, что отмыть их удастся: некоторые смеси въедались в кожу так цепко, что я всерьез предлагала Игнотию красить ими заборы. Он, правда, честил меня безмозглой девицей, не понимающей истинную цену лекарств, и предложение с негодованием отвергал. Я же втихую проверяла свои догадки, записывала удачные смеси и хранила рецепты в заветном кожаном тубусе с замочком. Его я не показывала никому и прятала в надежном месте, надеясь когда-нибудь обменять записи на звонкие золотые монетки-жароптицы, или попросту жарки.
Я со стоном разогнулась, потирая поясницу. Последняя бутылочка была закупорена и водворена в ящик, где уже стояли ее товарки. Я с тоской оглядела разруху, оставшуюся после работы, и, грешным делом, подумала, не поджечь ли всю лавочку, лишь бы не браться за веник и тряпку. Оттягивая время, скрутила волосы в пучок и спрятала под косынку, чтобы не мешались при уборке или поджоге – как пойдет.
Но моим разрушительным планам не суждено было сбыться. В дверь заколотили, потом стук перешел
Навьи – в славянской мифологии нечистые духи.
