или, например…
– Не важно, – отмахнулся я. – Я думал, может, тебе это о чем-то говорит.
Она резко встала и молча протянула мне руку.
Я уже было отдал ей телефон, как вдруг внезапно вспомнил кое-что и поинтересовался:
– Могу я быстренько позвонить с твоего телефона?
Она на несколько секунд удивленно подняла брови, молча посмотрела на меня и наконец коротко спросила:
– Кому?
8
– Ты где? Почему не отвечаешь на сообщения? О какой поездке ты говоришь? – повысил голос генерал-майор на другом конце провода.
Каждый раз, когда я разговаривал с генерал-майором («Когда ты начнешь называть меня Амнон?»), я представлял его по-новому. Коренастый и усатый, с сияющей лысиной, зелеными глазами, смотрящими прямо в душу, или высокий, с орлиным носом и длинными пальцами, которые беспрерывно играют красным резиновым шариком. Я представлял, что он никогда не снимает солнечные очки и курит дешевые сигареты одну за другой, стиснув тонкие губы и поигрывая бровями, частично приоткрывающими завесу тайны над тем, что происходит в его беспрерывно работающей голове.
Генерал-майор любил полунамеки. Он верил в то, что вода камень точит, в бесполезность споров, во власть недосказанности. «„Да“ и „нет“ – это два самых сильных слова, – сказал он мне как-то раз во время ночного телефонного разговора, – но, чтобы сдвинуть мир с места, достаточно прошептать в нужное ушко „может быть“». – «Я не понимаю», – сказал я. «Я не утруждаю себя тем, чтобы убедить кого-то в своей правоте. Я сею в собеседнике маленькое зерно сомнения, чтобы он потом сам сменил свою точку зрения. Может, мне не достанется никаких лавров за это изменение, но мой визави, даже не осознавая этого, будет стоять именно на том крестике, который я нарисовал».
Генерал-майор (ладно, буду называть его Амнон) только один раз встречался со мной лично. Это было во время нашего первого знакомства, и я был пьян настолько, что с трудом мог вести связный диалог. Я вообще толком ничего не помню о том вечере, кроме того, что это и правда случилось. Амнон узнал, кто я, что я, и с тех пор мы с ним общались только по телефону и почте. Думаю, у него было несколько секретов, которые он не хотел бы мне раскрывать.
– Я в надежном месте, – я постарался, чтобы мой голос звучал спокойно, – но мне надо, чтоб вы мне помогли понять, что происходит.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, почесывая блестящее темечко, делая последнюю затяжку или глядя на улицу из окна офиса на здания, на зеленеющие холмы, на оживленную транспортную развязку, а может, просто на белую стену дома напротив.
Я ему вкратце рассказал, что произошло. Гость на пороге, обморок на вечеринке, поездка в уединенное место, неизвестно куда, знакомство с энергичной читательницей мыслей.
– Ты серьезно? – спросил он. – Ты мне прислал эсэмэску три месяца назад, что уезжаешь за границу на неопределенный срок, что тебе нужно побыть одному. И еще написал, что увольняешься.
– Нет, – сказал я, – это был не я…
На другом конце линии повисла тишина.
