была красива от природы и умела подчеркнуть свою красоту благодаря хорошему вкусу. Это давало ей огромный плюс в его глазах и увеличивало её ценность как объекта охоты.
И что греха таить, то, что она всячески выказывала свою неприязнь, тоже повышало её ценность как объекта охоты. Саваж очень любил, когда вот так – сначала рычат и кусаются, а потом ластятся и мурлычут. Правда, пока он не мог вообразить Марион Блуа мурлычущей, ну да всякое бывает, так? И он был готов всячески поспособствовать превращению дикой львицы в ласковую кошечку.
Правда, поговорить с дикой львицей удалось только в перерыве. Разнообразные коллеги с бокалами в руках бродили и беседовали, а Саваж оставил бокал на столе и двинулся в направлении своей цели. Цель разговаривала с кем-то из боевиков, и он подошёл прямо к ней и сказал вкрадчиво, как умел:
– Дорогая госпожа Блуа, как я рад вас здесь видеть!
Она глянула недобро и ответила, всё же ответила:
– Нужно ли говорить, что я не рада совершенно, господин профессор?
Он подозревал, что ноздри его раздуваются, глаза сощурились, все волоски на теле встали дыбом. Если бы у него был хвост, как у того дикого кошака, которого древние Саважи намалевали себе на герб, тот хвост бы сейчас нервно подрагивал.
– О, вы разрешили себя от обета молчания, прелестно. Побеседуем?
И как ни в чём не бывало подошёл, взял под руку и повёл вдоль стены, увешанной портретами всяких древних Саважей, Вьевиллей, де ла Моттов и прочих.
– Вы всегда настолько беспардонны, профессор? – холодно поинтересовалась красавица.
– Не скрою, я привык добиваться своих целей, – улыбнулся он.
Спроси, спроси же, в чём моя цель. Отвечу без утайки, – так он думал.
Но она спросила другое.
– И часто вы гоняетесь за химерами?
– Почему за химерами? – ну вот ещё, выдумала.
– Потому что цель может быть придумана на пустом месте, – произнесла она менторским тоном. – А ещё люди, бывает, выдают желаемое за действительное и потом огорчаются. А виноваты сами, потому что напридумывали себе каких-то целей, – припечатала под конец.
Тьфу ты, лучше было её вовсе не трогать, даже за руку, потому что… потому что. Когда цель так близка, удержать тело от вполне естественных реакций на объект постоянных мыслей практически невозможно, будь ты хоть сто раз маг. А она, понимаете ли, рассказывает, что он сам виноват!
– Видите, госпожа Блуа, мне почему-то хочется, чтобы ваша работа, которая уже вызвала резонанс в академической среде, стала ещё лучше. И чтобы там, где речь идёт просто о нежити, вы и говорили просто о нежити, – ну вот, пришлось снова ей об этом сказать.
Лучше б о том, как она красива, но ведь она снова будет кусаться.
– Да что вы заладили – нежить, нежить! Будто ни вы, ни я не видели никогда этой самой нежити, – фыркнула она. – Будто нежить – единственная
