широкие плечи и мускулистый торс, а белоснежная рубашка была небрежно расстегнута, открывая внушительную ширину груди. Точеные черты лица, волевой подбородок и гордая осанка златовласого всадника выдавали его благородное происхождение.Рядом с ним ехал громила с бычьей шеей, чей мощный стан туго обтягивал черный камзол. А чуть поодаль – утонченный брюнет с иссиня-черными волосами, собранными в низкий хвост. Его черты были словно выточены из мрамора, а темные глаза светились лукавством.
Среди всадников была и девушка, чьи темные волосы были стянуты в высокий хвост и покрыты изящной сеточкой с жемчужными нитями. Белоснежная блуза топорщилась кружевным воротником и манжетами, плотно облегая точеную фигуру. Поверх красовался алый расшитый серебром камзол. Высокие сапоги из тонкой кожи сверкали пряжками и доходили до бедра, плотно обтягивая стройные ноги всадницы.
Со смехом и улюлюканьем они погоняли лошадей, не глядя под ноги. Копыта высекали искры из булыжников, взмыленные бока коней лоснились от пота.
Внезапно налетевший порыв ветра подхватил листок и понес его прямо на мостовую. Ничего не замечая вокруг, мальчуган с радостным смехом кинулся вдогонку.
Время словно замедлилось. Я видела, как малыш, сияя восторгом, выскочил на середину улицы. Как оскалились, заржали жутким, нечеловеческим криком несущиеся прямо на него лошади. Как раскрыла в испуге рот всадница, дергая поводья, пытаясь затормозить и свернуть. Но было уже поздно – разогнавшийся жеребец с размаху налетел бы на ребенка, если бы…
Не помня себя, я рванулась вперед. В два прыжка преодолела разделявшее нас расстояние. Схватила мальчика за шиворот и дернула на себя из-под самых копыт. Малыш взвизгнул, мы покатились по мостовой, сцепившись в комок. Надо мной что-то просвистело, обдав жарким дыханием, брызнуло слюной в лицо. Оглушительно заржала лошадь, заскрипела сбруя, посыпались отборные ругательства…
А потом все стихло. Я осторожно разжала руки и перевела дыхание. Мальчик, целый и невредимый, испуганно хлопал глазенками, прижавшись ко мне. По мостовой уже бежали люди, привлеченные шумом и криками.
Не успела я опомниться, как из толпы выскочила перепуганная женщина в сером переднике и чепце. С пронзительным визгом она вырвала мальчика из моих рук, прижала к необъятной груди и принялась причитать:
– Ах ты, паршивка подзаборная! Чуть дитя ненаглядное не погубила! Натан, сокровище мое, цел ли ты, невредим? Ох, горе мне с тобой, непоседой!
Малыш всхлипывал, цепляясь за шею няньки. А та, злобно зыркнув на меня, отвесила увесистый шлепок:
– Пошла вон, оборванка! Смерти нашей хочешь? Чтоб духу твоего тут не было!
От неожиданности и боли я пошатнулась. Щека горела от пощечины, в ушах звенело. Вокруг шушукалась толпа, показывая на меня пальцами. Злые смешки и оскорбления летели со всех сторон.
– Прочь пошла, нищебродка!
– Жулье!
