с нотками разочарования уточнила Герда-Делла.
Шеннон тяжело сглотнул.
– Нет, я хочу, чтобы вы организовали нашу с вами встречу, – поправил он, надеясь, что его слова не прозвучат неоднозначно.
Молчание Герды-Деллы затянулось. Камерон присел на край стола, ногой отбивая ритм и выжидающе глядя на друга.
– Завтра будет репетиция в театре, – коротко отозвалась она наконец. – В полдень я должна закончить.
– Я подойду, – так же лаконично ответил Шеннон, улыбаясь носкам своих ботинок.
– Спасибо, что согласились, мистер Паркс. – Голос Герды-Деллы потеплел, и парню показалось, что он вновь увидел ее улыбку. – Для меня, честно говоря, ваш ответ куда важнее, чем для Челси.
– Вы предвзяты?
– Это театр, – звонко рассмеялась девушка. – Я всегда буду предвзята.
Она попрощалась быстрым «до встречи», Шеннон сбросил звонок и поджал губы, зная, что его довольное выражение лица Камерон истолкует на свой манер.
– Человек живет страстями… – пафосно пропел тот, подтвердив догадку друга, который с плохо наигранным раздражением сложил руки на груди.
Камерон же только расхохотался, схватил из вазы яблоко и кинул Шеннону, который, поймав его, зажал в поднятой руке.
– Свидание?
– Деловая встреча, – парировал юноша, бросая яблоко другу. Камерон схватил его и недоверчиво прищурился.
– Все мы так говорим.
Яблоко полетело обратно к Шеннону, тот вновь его перехватил.
– Не суди по себе.
Старая детская игра, которая не забылась и сейчас.
– Когда вернешься, расскажешь мне, как прошло, понял?
– И не подумаю, – отмахнулся Шеннон, возвращаясь к столу и собирая с него бумаги. – Чего нагрянул?
– Чтобы стать твоей совестью. Ты помнишь, что обещал написать статью о моей мазне?
– Не напишу, пока не перестанешь называть ее мазней, – покачал он головой. – У тебя краска на щеке.
– Мазня не заслуживает называться искусством, дорогой мой, – невесело рассмеялся Камерон, кончиками пальцев выуживая из кармана потертого комбинезона электронную сигарету, такую же ярко-желтую, как уже забрызганная разноцветными каплями футболка.
– Эй, – Шеннон отложил бумаги и развернулся к другу, который выпускал клубы дыма, игнорируя его недовольный взгляд, – если бы ты и вправду считал свои картины мазней, то давно перестал бы рисовать и не просил меня рассказать о них людям.
– Так же, как ты однажды перестал писать? – Камерон вскинул светлую бровь, не подавая вида, что смутился, когда Шеннон еле заметно вздрогнул. – Когда мы были совсем зелеными, ты обещал, что я стану твоим литературным агентом, – продолжал он с наигранной обидой, пытаясь сгладить угол, на который сам же натолкнул Шеннона – прозаика, в один день переставшего писать.
– Вспомни обложку.
– Обложка
