какие-то восторженные фразы на условном английском, выражавшие его искреннюю радость от встречи.
Огромная светлого дерева гостиная поражала еще больше, чем сам дом, своим великолепием и вкусом. Гостям был предложен невероятных размеров диван, благоухающий тонко выделанной кожей, достаточно мягкий, чтобы испытать благостное чувство комфорта, и достаточно упругий, чтобы не провалиться слишком низко и, значит, почувствовать себя неловко. Только в этот момент в гостиной появился восточного вида человек, которого Кранцев определил как дворецкого, и стал расставлять на маленьком столике бокалы для шампанского, сухое печенье и фрукты.
– Дамир, мой ассистент, сириец, православный, – представил хозяин.
Джон МакТеррелл, судовладелец, провел детство в бедности, в рабочем квартале Лондона, где его отец-шотландец зарабатывал на жизнь механиком в гараже, а мама-гречанка воспитывала троих детей в православном веровании и создавала уют в небольшой квартире. Свои первые деньги Джон еще мальчишкой заработал в подсобке овощной лавки сразу после окончания войны, когда оживилась торговля. В школе ему было неинтересно, он предпочитал проводить время в порту, на пирсе, где всегда имелась случайная работа. Отец умер, когда сыну исполнилось 15 лет. Джон с трудом окончил восьмой класс и решил двигаться по жизни самостоятельно. Сначала его взяли стюардом на пароход, ходивший в Кейптаун. Заработанные деньги он удачно вложил в торговлю американскими велосипедами, которую открыл его старший друг Лепракис. Но как у многих греков, его настоящей страстью было судостроение, и начав, опять же удачно, с торговли маломерными прогулочными парусниками, он в 28 лет построил свой первый сухогруз на верфях, которые к тому времени приобрел Лепракис. В бизнесе ему везло больше, чем в любви. От первой жены остался сын, от второй дочь, у третьей – красавицы Мелины – было своих двое. На содержание всех этих близких нужна была уйма денег, не считая периодически заводимых любовниц, и Джон бешено и упорно работал, рисковал в бизнесе и в казино. И там, и там ему всегда невероятно везло. К моменту встречи с молодыми русскими гостями шестидесятипятилетний предприниматель считался восьмым по счету состоянием среди греческих корабельщиков и третьим в Женеве, владел замком в Шотландии, на земле предков своего отца, компанией по морским перевозкам в Пирее, куда влекла его греческая душа и где жила его матушка, фирмой по торговле зерном, гостиницей с рестораном в Лондоне и апартаментами в Париже, Венеции, Гонконге и на Багамах. Но поселился постоянно в Женеве. Здесь его устраивала налоговая политика, дискретная банковская система, общий комфорт и мягкий климат. Открытое волевое лицо, безудержная щедрость, мужская стать и врожденная элегантность априори делали Джона любимцем женщин и душой любого общества. От матушки он сохранил православную веру, простоту в обращении, и его неудержимо тянуло к русским, что было необычным для британца, живущего среди чопорных и ксенофобных швейцарцев, которые «безумную» Россию вовсе
