что-то такое, что мне будет близко, будет полезно, наверно, услышать. Только он сам вдруг спросил меня тут:
– Вы не расскажете мне, почему вы расстались? Я никогда ему не говорил. Все, что он знал от меня, уместилось бы в клюве у крошечной птички. Я был один, это правда, и я не скрывал, но ничего про нее и про нас…
– Потому что она так решила.
– Вам бы стоило, знаете, тоже…
Он сглотнул, подбирая слова. Я смотрел на него, не мигая.
– Мне бы стоило?
– Тоже решать. И почаще. Прошу вас, почаще!
Он едва ли не вскрикнул. Я встал. Подошел энергично к балкону. Мне хотелось ему показать… уж не знаю, что именно… силу? Нежелание слушать мораль? Я не думал его обижать. Но играть эту жуткую роль, хорошо мне знакомую с детства, – роль послушного тихого сына, вечно ждущего папиных слов, его взгляда, улыбки, неловких хлопков, – ну, не мог я, не мог!
– Потому что вы вовсе не тот… Вы не тот, кого многие видят. Или, может, напротив, – не видят. Вы мне нравитесь. Правда, поверьте… Я хотел бы сказать вам, что это пройдет, что вы встретите ту, кто вас верно поймет… Но боюсь, не пройдет. И боюсь, что вы станете… станете им: не таким, кем могли бы, а кем-то другим… Неприятным. И старым. И злым. И несчастным. И вечно усталым… Не хочу, чтоб вы были таким! Напишите о том, что считаете важным. Напишите в письме. И отправьте его… Я, вы знаете, ей отправлял фотографии луж и мостов, и улыбчивых псов, и старинных домов. Я отправлял ей конверт за конвертом. Жаль, что не мог запечатать свой голос или какой-нибудь радостный запах. Мне так хотелось отправить ей время… Я бы его ей связал, как журнал, только не лентой, а чем-нибудь крепким… Чтобы не выронить, не потерять… Я был уверен, что скоро вернусь. Нина писала мне: «Жду не дождусь».
– Что же случилось?
– Случилась война.
– А Нина? Она…
Я боялся сказать «умерла». Я все так же стоял у балкона. Небо стало кроваво-зеленым. А ведь это немыслимо, да? С подоконника спрыгнула кошка и взглянула на нас свысока. Вот бы стать кем-то вроде нее. У меня вдруг вспотела спина. – Нина стала моим амулетом.
Я все тот же приветливый парень. Ты смеешься теперь надо мной? Ты права, я, конечно, другой. Но и ты ведь, наверно, другая? Мне, ты знаешь, порой даже кажется, что другая «ты» так не похожа на ту – на мою, на вчерашнюю «ты», что она мне совсем не понравится. Но какая, в конце концов, разница? Я пишу ведь не «ей», а тебе. Ты, наверное, скажешь, я вру? Ну, когда, как сейчас, говорю, что не тот, что теперь я другой? Потому что все так же живу в неприглядной какой-то норе, глубоко под землей, вдалеке ото всех. Только это не так! Тут красиво, тепло и не так уж темно. Тут уютно и пахнет тобой. Пахнет сливами, летом, травой. На полу – марокканский ковер. На столе – невысокий стакан. Я налил в него сок для тебя. Хочешь выпить его хоть сейчас?
За последние несколько лет я принес сюда уйму вещей. Эти вещи мне прежде не нравились. И увидев их, ты удивишься. Понимаешь ли, я изменился. Стал терпимей к вещам и к себе. Ты могла
