и теперь лениво добивала раненых.
Зря, выходит, потратил время, затыкая паклей раненое плечо.
– Остался кто? – как бы мимоходом спросил я у таборянина, сидевшего возле трупа.
– Из южаков-то? – уточнил тот, примеряясь, где рассечь шейные позвонки. – Не-а, всех забили. Разве что в колымаге той.
Не отвлекаясь, он ткнул в сторону последнего фургона. Возле того полукругом столпились таборяне, а сам фургон скрипел и раскачивался. Он отличался от других. Лазурный кузов с золотистыми узорами, бесполезные фигурки на покатой крыше… Перед резными ко́злами валялись ишаки. Три или четыре туши – только по ногам считать. По ним, окоченевшим в странной позе, точно валуном прокатили.
Храпун подо мной встревоженно засопел.
Я вздрогнул, приметив зобра-переростка Цирона. Вороное отродье приткнулось к нарядному кузову, тяжело дыша. Окосевшими глазами зобр бессмысленно блуждал по песку, а из ноздрей и пасти капало багровым.
«Дурман-грибы, – подумал я. – Переел и расшибся, бедная тварь».
Но если зобр здесь, то…
– А это у нас кто, а?! – проблеяло в толпе. Кишки мои скомкались от неприятного предчувствия. Но Цирон обращался не ко мне. Пришпорив Храпуна, я медленно двинулся к колымаге, и таборяне расступились, чтобы не напороться на рога.
В тот же момент Цирон, перемазанный кровью, дёрнул на себя дверцу фургона. Та каркнула, плюнула стеклом из оконца да повисла на одной петле. Цирон захохотал и сунул лапищу внутрь, а когда хотел выдернуть обратно…
– Сын грязной собаки! – закудахтала старуха, вцепившись Цирону в лицо. – Не позволю! Людоеды!
Асбаш зашипел и ударил кулаком женщине под грудь. Та раскрыла сморщенный рот и обмякла.
– Стерва, – процедил Цирон, выбросив старуху как какой-то мусор.
В кулаке его алел нож.
– Тётушка Дита! – внезапный визг резанул по ушам.
Но старуха так и осталась лежать у колёс, маленькая и жалкая в пышном ворохе юбок.
– Да-да, сучка, – Цирон слизал кровь с лезвия ножа; щёки и лоб были исцарапаны, – теперь твоя очередь.
Он одним рывком выволок из колымаги что-то неведомое. Я было подумал, что это пуховое облако. Сразу затем – что большой лебедь. Но всмотревшись, расширил глаза.
Это была девка. С волосами цвета мёда. С кожей, как впервые белённая печь.
Тонкое, невесомое создание. Живое украшение – лучше двух с половиной добытых голов. Даже сотни голов!
– Какая ты у нас невинная, прям-таки молочная, – Цирон осклабился. – Сейчас мы тебя исправим, так-то!
Асбаш схватил девку за локоны и рывком поднял на ноги. Та закричала.
– Нет, нет! – крик сменился плачем. – Не надо! Мой дядя заплатит…
– Тс-с-с, – Цирон сжал ей губы пальцами, да так, что лицо её исказилось до неузнаваемости, – таборянам золото ни к чему! Дашь что другое, так-то?
И тогда я увидел её глаза. Огромные. Больше, чем у Михаль. Похожие на два
