Это тебя солнышко любит!» Я его тоже люблю, пусть теперь с веснушками будет. Очень красиво!
Солнце уже заполнило своим светом, пройдя сквозь шёлковые занавеси, как вода сквозь сито, всю комнату, добралось до кукольного стола и до моего рисунка, тут же оживив всё, что я нарисовала.
«Чтобы стать счастливым, надо радоваться тому, что имеешь» – слова оптинского старца Амвросия просты и точны, как у ребёнка, который всегда видит суть. Не оттого ли дети так часто счастливы, что у них нет промежуточных состояний и всё делится на «да» и «нет», «плохое» и «хорошее». Для них день не является монолитом – начался утром, закончился вечером, нет, он разбит на множество логически завершённых временны́х отрезков, каждый из которых уже равен по своей эмоциональной насыщенности целому взрослому дню, как это раннее весеннее утро, как путь в детский сад – никогда не повторяющийся, точно вода, в которую не войти дважды, как встреча с родителями вечером, которая всегда праздник и всегда чудо, как тень, с которой каждый раз надо знакомиться заново, заново её приманивать и приручать, и так без конца. Жаль, что мы, вырастая, забываем, как просто быть счастливыми.
Сиренька, сырок и старый баркас
Сиренька и Старый Баркас жили здесь давно и были знакомы уже много лет. А вот Сырок появился совсем недавно и очень удивился, что уже существуют и Сиренька, и Старый Баркас и ему не придётся их придумывать.
Старый Баркас лежал на песчаном берегу, поскрипывал всеми своими снастями, охал при каждом порыве ветра и ждал, когда же его наконец спустят на воду. Ещё осенью рыбаки вытащили его из моря на прибрежный песок, и всю долгую сырую зиму он провёл на берегу, как никому не нужная старая галоша. Его обшивка под ветром и дождём сильно обтрепалась, доски на палубе разошлись, краска местами облупилась – он явно нуждался в починке и обновлении, но самое, конечно, главное, что знал только он, так это то, что он нуждался в любви и участии. Время шло, уже наступил апрель, море из серого и мрачного стало волнующе голубым, а Старый Баркас всё ещё не спустили на воду. Только чайки, которых он мог видеть с берега то припадающими к волне, то взмывающими высоко с восходящим потоком воздуха, прилетали к нему порой по старой памяти. Они по-свойски садились на капитанскую рубку или флагшток, а чаще важно расхаживали по палубе, делясь с ним последними птичьими новостями, неожиданно поднимали гвалт и шум, не сойдясь во мнении о важности какого-то события, и, рассорившись, улетали. А Старый Баркас опять оставался один, он всё ждал и ждал, когда же о нём вспомнят.
Сиренька была небольшим изящным кустом сирени, каждый лист которого своей формой повторял настоящее человеческое сердце. Эти листья, плотные и блестящие, никогда не желтели, но осенью, уже с заморозками, вдруг разом все опадали, словно не могли перенести холодного равнодушия к себе. Однако уже в апреле, при первом проявлении тепла, когда солнце ласково касалось её обнажённых веток, на них вновь, точно по волшебству, появляются маленькие
