том доме, где давно погас очаг,Как в том, другом, по горечи – соседнем.
Откуда увозили малышей,
Простившихся в нём с мамочкой навечно.
И дома в мире не было пустей,
И голода того бесчеловечней…
Он иссушал и скручивал тела
И эту Мать подверг экспериментам,
Что восемь деток в муках родила,
Став бабушкой мне лишь по документам.
Дом этот бомбой стёрт с лица земли…
Война пощады вовсе не сторонник!
Но в памяти… цветы там зацвели,
В горшках, что украшали подоконник…
Должна и той я образ сохранить,
Чьей тёзкой стала, девочки Марины…
Ей тётей никогда моей не быть,
А стать она мечтает балериной!
Но, бог, девчушку эту вразуми,
Вмешайся в то, что происходит, небо!
Не дай идти за этими людьми,
Что обещают дать кусочек хлеба.
А мне ей крикнуть хочется: «Не верь!
И не меняй на хлеб свои ботинки!
Ведь за тобой навек захлопнут дверь,
А… мясо будут продавать на рынке…»
В конце войны убийц расплата ждёт!
А жертвы так по-прежнему и немы…
Я этот близкий мне, родной народ
Запечатлеть должна в своих поэмах!
Тех ленинградцев, вечно молодых,
Красивые, улыбчивые лица!
Я чётко и так ясно вижу их,
Когда пишу страницу за страницей.
Я теми не могу не дорожить,
Кто дьявольской войны закон нарушил,
В нас продолжая бесконечно жить,
Когда их обнимают наши души!
Театр блокадного Ленинграда
Война, продрогший город, метроном —
Звук бьющегося сердца Ленинграда…
Театр стал единственным окном
В тот светлый мир, в котором нет блокады.
Он совершил уже её прорыв,
Пусть хоть над сценой, сделав небо чистым,
Где амбразуру голода закрыв,
Сражались до победного артисты,
Отстаивая жизнь родной земли,
И хоть редело смелой труппы войско,
Надежду, словно знамя, в зал несли,
Порою на подмостках пав геройски —
Не по сюжету пьесы, вовсе нет!
Откуда смерти взяться в опереттах?
И даже если гас на сцене свет,
Фонарики несли потоки света.
Их из карманов зритель доставал,
А в светлые финальные моменты
Зал молча с мест тихонечко вставал,
Сил не имея на аплодисменты.
Да, так рукоплескала тишина,
Пусть хоть на час отодвигая голод,
Сознанье, что вокруг идёт война
С бесчинствами её и произволом.
Минутным счастьем наполнял финал
Очередной весёлой, яркой пьесы,
А если зритель с места не вставал,
То значит, что вознёсся он над креслом!
А тело отболело навсегда —
Его не напугать теперь сиренам,
Вещающим, кому, зачем, когда
Спешить в бомбоубежище со сцены…
Для зрителей звоночком на антракт
Звучал
