аллеи парка, справа в свете фонаря мелькнул одинокий силуэт какого-то плотного приземистого человека. Я снова повернулась в сторону Уэверли и наконец заметила Тинкера. Он скорчился за садовой скамейкой рядом с тем мальчишкой, отбивая атаки членов студенческого братства. Обретя столь неожиданное подкрепление, мальчишка метал снежки с еще более решительным, чем прежде, видом, а уж Тинкер просто сиял – от его улыбки, казалось, можно было бы зажечь все имеющиеся на Северном полюсе светильники.
Когда мы с Ив вернулись домой, было уже почти два часа ночи. Обычно двери в нашем пансионе запирали в полночь, но по случаю праздника комендантский час был продлен, и многие девушки постарались по максимуму воспользоваться этим послаблением. В гостиной было пусто и уныло. По полу рассыпано невинное конфетти, на пристенных столиках недопитые стаканы с сидром. Увидев это, мы обменялись самодовольными взглядами и пошли к себе наверх.
Мы обе как-то притихли, словно надеясь еще хоть ненадолго удержать над собой ауру сегодняшнего везения. Ив, стянув через голову платье, сразу направилась в ванную. Кровать у нас была одна на двоих, и Ив всегда старательно ее стелила и отворачивала перед сном уголки одеял, как это делает прислуга в гостинице. Я считала сущим безумием все эти излишние маленькие приготовления, но сегодня сама в кои-то веки аккуратно расстелила постель, а затем вытащила из своего ящика для белья коробку из-под сигар, чтобы, прежде чем лечь спать, ссыпать туда несколько неистраченных никелей, как меня учили в детстве.
Но когда я сунула руку в карман пальто, чтобы вытащить кошелек, то нащупала там нечто тяжелое и гладкое. Загадочный предмет оказался зажигалкой Тинкера. Только теперь я вспомнила, что сама – отчасти подражая Ив – взяла у него эту зажигалку, чтобы закурить во второй раз. И это было как раз перед тем, как зазвонил новогодний колокол.
Я уселась в отцовское светло-коричневое кресло – это был единственный принадлежавший мне предмет мебели – и, приподняв крышечку зажигалки, щелкнула кремнем. Пламя сразу же вспыхнуло, распространяя противный запах бензина, и я новым щелчком загасила его.
Зажигалка была приятно тяжеленькой и очень гладкой, словно отполированной тысячами джентльменских жестов. Изящная гравировка – инициалы Тинкера – была сделана в традиции Тиффани; можно было с легкостью определить каждую букву, всего лишь проведя ногтем большого пальца по ее очертаниям. Но там была не только его монограмма. Под инициалами было выбито еще кое-что в стиле ювелира-любителя, оформляющего, скажем, аптеку, и выглядело это примерно так:
Глава вторая
Солнце, луна и звезды
На следующее утро мы оставили у швейцара в «Бересфорде» записку для Тинкера, но подписываться не стали.
Если хочешь увидеть свою зажигалку в живых, приходи на угол Тридцать четвертой и Третьей улиц в 6.42 вечера. Но приходи один.
Я давала процентов пятьдесят на то, что он, возможно, придет. Ив сто десять. Надев плащи и спрятавшись в тени
