в ответ.
Некоторые не шли, а звонили. Жаловались по телефону.
– Может, кошка лишай занесла?
– Да ну, скажете тоже!
Про искры, про высокого в сварочной маске – рассказывали. Раздевались – «посмотрите». Алевтина Прокофьевна присматривалась к коже на груди, на руках выше локтя. Пожимала округлыми, уютными плечами, зеленовато-карие глаза улыбались:
– Да нет, тут у тебя не видно, чтоб искры. Нету ожога. Смазывать жиром пробовал?
– Там, внутри, колет…
Попытки прощупать «там, внутри» оказались бесполезны. Короткопалые, но ловкие ее руки, еще хранившие летний загар огородницы, не нащупывали ничего подозрительного. Или огрубели, зашершавели от вечной дезинфекции? Пострадавшие только охали, вскрикивали и корчились – в меру темперамента. Видимо, это было на самом деле больно. Брать в больничку Алевтина Прокофьевна никого не спешила. Зачем? Что она сможет сделать там такого, что не получится дома? Если не видно, что болит. И нет таких симптомов, при которых учат сразу вызывать скорую. Не инфаркт, не инсульт, не «острый живот». И не похоже, чтобы что-нибудь химически едкое. Кожа у всех обратившихся гладкая, ни волдырей, ни язв. Разве только – даже если ничего не понятно, но у многих одинаково, вдруг это эпидемия? Фельдшер всех новых болезней знать не может – пусть в соседней медсанчасти разбираются, там номерное главное управление Минздрава, исследуют экстремальные условия труда. Или… Вот тут ей стало жутковато. Неровен час, радиация? Хоть и писали в восемьдесят шестом и после, что не так это выглядит, да потом сами винились: не всё говорили, не всё писали. Последние сомнения таяли стремительно. Алевтина Прокофьевна накручивала телефонный диск. Из трубки раздалось:
– Дежурный врач Конышев слушает.
– Гусятино говорит, фельдшер Опарина. У меня двадцать семь человек с одинаковыми жалобами, обязана сообщать как про эпидемию.
– В район звонили уже? Не отравление, не водка паленая?
– А фиг знает, Валерий Фёдыч! Наверно, не пищевое, они жалуются, что кожу колет, мышцы, – дак может, выброс какой, экология? У вас выбросов не было?
– Не было! – ответил он, сдержанно свирепея. Развелось радиофобов! И хемофобы не отстают. Уж медики-то должны бы оставаться в поле здравого смысла. А поди ж ты!
– Принимаю меры! – ответил Конышев на том конце и брякнул трубку.
Значит, и самой надо меры принимать. Звонить в Безносово. Опять зацыкал диск. «Двадцать семь человек заболели одинаково», – повторяла Алевтина Прокофьевна. Как еще образуется – до этого было пока далеко, но позвонить, сказать – обязательно. Что-то одно изо всего того многого, что надо – сделано. Уже что-то.
Глава 4. Русский бунт и русский террор
Парикмахерская работала. И мало того. Только две девицы отирались в предбанничке-тамбуре – назвать его приемной или вестибюлем язык не повернулся бы у самого смелого новатора сферы услуг. Одна, остролицая худышка, сидела на единственном колченогом стуле и листала засаленный глянцевый
