тень, мелькнув, растворилась в глубине дома.
2
Окровавленная волчица беспомощно лежала на ковре посреди комнаты. Казалось, жизнь замерла в ней, как песчинки в часах. И он боялся стронуть их, боялся, что утекут безвозвратно.
Даже такая, окровавленная и измятая, она была очень красива. Яркие подпалины цвета реальгара навели на мысль о мышьяке и о смерти. Это мысль была отвратительна, и Бласт пинками вышвырнул её из своего сознания.
Но другие были не лучше.
Он никак не мог уместить в своей голове мысль о том, что эта волчица и есть его Петал! Бласту стало страшно: а вдруг это его домашняя болезнь вернулась, раз ему снова видится невозможное?
Дома таганов имели странное свойство – быть связанными между собой бесчисленными переходами. И Бласт почти не удивился, увидев рядом Атея.
Сначала с облегчением (значит, это не он сошёл с ума!), потом с отчаяньем он воспринял откровение эллинарха Тан-Тагана о способности некоторых здешних жителей принимать звериный облик. Белоглазая волчица лежала перед ним как подтверждение, поэтому Бласту легко было отмахнуться от мысли: «Невозможно!»
Только что теперь с этим делать? Ведь волчица была так истерзана, что явно нуждалась в помощи!
Тем временем Атей нервно ходил взад-вперёд и говорил, говорил. Будто за шелухой слов пытался скрыть своё отвращение к Бласту, к необходимости выручать соотечественника, шутки ради когда-то пытавшегося опорочить его жену.
– Ты, как всегда, безрассуден! Тебя зачем сюда послали? Разве за этим? Ну, скажи, зачем? Зачем тебе понадобилась тана? Гладить по загривку?
Он бодро отпрыгнул от кулака Бласта, чего нельзя было ожидать при его властном облике.
– Лучше помоги, чем вгрызаться сейчас! – взъярился Бласт. – Ты здесь для чего? Чтобы оказывать помощь эллинам! Я эллин! Такой же, как ты! Ты помнишь это?
Атей нахохлился, дыша тяжело и злобно. И Бласт при всём своём легкомыслии сообразил, что ведёт себя нерационально. Ему нужна помощь, а он, дурак, множит врагов!
– Прости за мою глупость в Афинах! – буквально выдавил из себя бедняга никогда не произносимые слова. Он чувствовал, что за Петал был готов загрызть кого угодно! Озвереть, если невозможно очеловечить её! Но сейчас понадобилось другое: он сменил тон, и «на брюхе, скуля и повизгивая, униженно подползал, умоляя о милости»…
Атей фыркнул: воспоминания об оскорблении, нанесённом этим малахольным, были ещё пока болезненны. Но Бласт выглядел так униженно и жалко!
– Помоги, Атей! Прости великодушно за нанесённое оскорбление! Если не можешь простить меня, помоги только ей! Она стоит того. Она ведь не отвергла и даже защищала меня от твоих воронов! И видишь, что вышло? Не могу же я после этого бросить её! Помоги же нам! Прошу тебя! Я не верю в случайность нашей встречи. В последнее время в моей жизни всё сплетается будто подневольно: я говорю не то, что планирую,
