что моя щедрость сочетается со здравым смыслом – она простирается только на те области, где я сам еще чувствую себя неуверенно.
– При такой позиции вам редко придется мучиться раскаянием.
– Тем-то она и полезна. Позиция настолько эгоистичная, что с обратной стороны невольно затрагивает сферы высокой человечности – оберегать других…
Воздух потускнел. Придорожные кусты казались гипсовыми слепками – до такой степени они были запудрены пылью. Между небом и землей висел светлый известковый туман и широкими белыми полосами стелился по полям. Машина за машиной проносились по дороге. Это было шоссе, которое вело к гоночной трассе в Монце.
Солнце мерцало в облаках пыли, отчего его еще труднее было разглядеть. Вереница автомобилей за несколько километров до трассы смыкалась в цепь, которая разрывалась только в местах парковки.
Трибуны были полны, и от них исходило то беспокойное ожидание, какое всегда возникает в переполненных общественных местах, будь то театральные залы или спортивные арены – легкая лихорадка, охватывающая каждого, кто туда попадает. Хлопали флаги, висели в небе рекламные воздушные шары, и гудели, пробуя силы, невидимые моторы.
Льевен был поражен количеством публики. Вместе с Каем он прокладывал себе путь к складу запасных частей, чтобы заглянуть в отсек своего завода. Там царило волнение. Механики стояли группой и что-то живо обсуждали. К Льевену быстро подошел молодой человек. Правая рука у него была забинтована.
– В чем дело, Хольштейн, что это за повязка?
– Я немного защемил себе руку.
– Но ведь с этой повязкой вы не можете ехать! Что же нам теперь делать? – Льевен разглядывал туго забинтованную руку. – Как это случилось?
– Сегодня днем я хотел еще разок проверить масло и для этого поднял задние колеса. Но, должно быть, плохо установил домкрат, потому что пока я заливал масло, машина соскользнула и одно колесо зашибло мне руку.
– И что же?
– Ушиб, ничего страшного. Я поеду.
Льевен недовольно покачал головой. Хольштейн подавленно улыбнулся.
– Я могу ехать, честное слово! Рулить буду главным образом левой рукой. Я прекрасно умею вести левой, правая мне даже и не нужна. Кроме того, для торможения и переключения мы тут с ребятами смастерили крючок. Я примотаю его ремнем к запястью. Будет что-то вроде руки.
Он вынул крючок и показал, как намерен им пользоваться. На Льевена он смотрел боязливо и с какой-то безнадежностью. Потом, в поисках поддержки, обратился к Каю:
– Смотрите, это же совсем просто. Ведь на такой гладкой дороге ничего случиться не может.
Льевен не знал, смеяться ему или сердиться.
– Вашему крючку – этому гениальному крючку – честь и хвала! Изобретение весьма полезное и, возможно, со временем мы начнем конструировать машины с таким крючком. А пока что придется подождать. Ехать вы не можете, заявку мы отзовем.
На лице Хольштейна отразилось
