в горшочек пальцем. – Сенполиями?
– С полгода уже… да, пожалуй…
Полгода.
И тогда же Мишка впервые снял с карточки более-менее крупную сумму.
– А… Ольга эта его?
Людочка задумалась ненадолго, а потом с немалым удивлением произнесла:
– Примерно тогда же… думаете…
– Думаю, надо с этой вашей Ольгой поговорить.
– Она не моя, – уточнила Людочка. – Но вы правы… только сначала… вы ведь не заглядывали в мастерскую?
Стас пожал плечами: какая разница?
– Не заглядывали, – подтвердила она свою догадку. – Идем.
– Зачем?
– Затем, что если в этом доме и есть что-либо важное, то оно там.
Третья комната. Глухая.
Отцовская.
Прежде она запиралась на ключ, потому что детям в этой комнате делать совершенно нечего, а отец не верил, что Стас и тем более Мишка сумеют справиться с любопытством. Они и не справлялись.
Гадали.
Придумывали себе небылицы о том, что прячется за зеленой дверью. Как потом оказалось, ничего интересного. Старый однодверный шкаф с антресолью. Кровать. И письменный стол с аккуратными стопками бумаг. Коврик вязаный. И лампа под желтым абажуром. Книжная полка с книгами.
Куда все подевалось?
Мишка сказал бы, если бы Стас спросил, но он не стал мучить ни себя, ни брата вопросами. Он вообще не думал про эту комнату, судьба которой изменилась. К лучшему ли? Все вынесли. И обои, темно-зеленые, с цветами на них, исчезли. Стены выровняли и выкрасили в белый цвет, от обилия которого у Стаса моментально заныла голова.
Окно огромное.
И тройка светильников на тонких шнурах. Шкаф тоже белый, но изготовленный явно на заказ. Стойка с крючками. Несколько полотен, верно, Мишка счел их неподходящими для выставки.
Стас развернул первое.
Натюрморт: два яблока и вяленая вобла.
На втором – набережная, но серая, размытая, точно смотришь сквозь пелену дождя.
На третьем – женщина в желтом платье, и это платье, слишком яркое какое-то, приковывает внимание, а вот лицо свое женщина прячет, отворачивается, наклоняет шляпку с неправдоподобно огромными полями.
– Недавняя, наверно, – Людочка разглядывает картину. – Я ее не видела… набережную он в прошлом году написал. Весь день просидел. Осень. Дожди… потом неделю ходил простывший. А это – заказывали ему в бар один, но потом заказчики пошли на попятную… дорого, мол… аванс, правда, забирать не стали.
Альбом для набросков…
…у моего демона семь ликов.
И четвертый из них – отчаяние.
Демон, черно-белый, рисованный углем, был страшен.
И притягателен.
Уродлив.
Красив.
Стас переворачивал
